Другие люди

Как-то раз я приехала навестить родителей. Мама распаковывала наверху мою дорожную сумку, пока я болтала с отцом, и наткнулась на пузырек с таблетками снотворного. А потом улучила момент, когда отец ушел в другую комнату и рассказала, что одно время тоже принимала их. С таким видом, будто призналась мне, что в молодости занималась проституцией. Нам, конечно, трудно даже представить, что наши родители могли употреблять наркотики.

— Твой отец уехал на неделю на какой-то конгресс, — рассказала она. — А когда вернулся, повел себя не так, как бывало после долгой отлучки. Короче, оставался на своей половине, не притрагиваясь ко мне. Я все дольше и дольше не могла заснуть, не зная, что и думать. Доктор прописал мне секонал. Предупредив, что нельзя принимать больше одной таблетки за ночь. Но если я просыпалась через несколько часов и не могла снова уснуть, то глотала еще одну. Потом я уже не засыпала от одной таблетки, так что вечером стала принимать две сразу, третью, если просыпалась ночью, а четвертую — под утро, потому что не могла бодрствовать, лежа рядом с твоим спящим отцом. Так что вставала я с больной головой. Когда я пожаловалась доктору, он посоветовал принимать утром бензедрин, который едва не свел меня с ума. Я решила покончить с таблетками. Далось мне это с большим трудом. Твой отец очень мне помог. Случалось, что он укачивал меня в объятьях. Как выяснилось, его любовь и излечила меня. Таблетки воздействовали на следствие, а не на причину.

Этот разговор, по существу, и привел меня на кушетку доктора Коха. Первые наши встречи напоминали рытье канала, только не в земле, а в моей памяти. Доктор Кох хотел, чтобы я вспомнила, когда впервые проснулась ночью и не смогла уснуть. Видела ли я сны? Я не помнила. О чем вы думали перед тем, как лечь спать? Как я могла вспомнить? Прошло столько лет. Вы вспомните, заверил он меня. Наберитесь терпения.

Впервые я порадовалась, что хожу к психоаналитику, когда меня изнасиловали. Люди этого не понимают, но, когда такое случается с тобой, более всего хочется выжать из себя эту мерзость, лежа перед кем-то на кушетке. Я никак не ожидала, что в ту ночь Кох так по-скотски отнесется ко мне. Я же обращалась к нему за помощью!

В детстве мне казалось, что врачи должны выглядеть, как мой отец. Коротко стриженные волосы, узкие галстуки, подчеркнутая вежливость. Не то, чтобы все они выглядели как двойники, но, похоже, носы у них всех были как на картинах Модильяни: длинные, тонкие, одни ноздри, никакой переносицы, едва видимые, линия, рассекающая лицо пополам. Я не преувеличиваю. Послушали бы вы, как они разговаривали с моим отцом. Словно их учили словесности в одном классе. Так вот, когда у тебя в голове создается определенный образ врача и его поведения и ты приходишь к такому доктору как Кох, все привычные представления рушатся, точно карточный домик.

Доктор Кох — грузный старик с встрепанными волосами, крючковатым носом. Внешность у него малоприятная, но вот глаза… под кустистыми седыми бровями, торчащими во все стороны… Я должна признать, по его глазам сразу видно, что сердце доктора Коха открыто тем, кто пришел к нему. Первый раз я оглядела его с ног до головы. Он был при галстуке, но последний душил его, поэтому он на два дюйма опустил узел. И сандалии на ногах. Вы когда-нибудь слышали о враче в сандалиях?

В тот первый раз он принял меня очень холодно, держался отстраненно, но заметил, что я приглядываюсь к нему, хочу понять, что он за человек, и не прошло и часа, как он расслабился и заулыбался.