Другие люди: Таинственная история

Посмотришь кругом, как людей таскают туда-сюда в стальных клетках с намертво захлопнутыми дверьми, клетках, которые несутся в глубь туннелей под свист полярных вихрей, смешанных с огненной пылью земного ядра, — и не поверишь, насколько уязвима жизнь, насколько она хрупка и ненадежна. Так легко все испортить, поломать, нарушить. Вот сейчас Мэри преступила закон, точно так же как накануне вечером наступила на спину мистера Ботэма. Да, она ее сломала — хрясь, и спина уже испорчена. Если бы не Мэри, спина была бы в целости и сохранности. Трев за это получит срок, но и она свое получит. Все говорили, что состояние мистера Ботэма «очень тяжелое». Мэри не могла с этим не согласиться, но все же ей казалось, что оно могло быть и того хуже: она могла разбить ему сердце или вымотать ему нервы, а ведь от такого люди умирают. Тем не менее его состояние действительно было крайне тяжелое. Гэвин как-то рассказал Мэри, что мистер Ботэм работал настильщиком ковровых покрытий, если случалось найти работу. Что ж, теперь такой работы найти ему не удастся; даже заняться ее поисками он и то не сможет. Неизвестно, пойдет ли его спина на поправку. А ведь он уже далеко не мальчик, что еще больше усложняет дело.

Уютный домик знал, что пришли большие перемены; ему было совсем не по душе, что в такой час о нем позабыли. Он выглядел уязвленным и держался натянуто. Естественно, он был пуст. Миссис Ботэм день и ночь дежурила в больнице у постели мужа. Теперь она пила еще больше, по крайней мере, уже особо этого не скрывала. Мэри не могла там оставаться — на самом деле, оставаться было уже и не с кем, — и все же она спросила:

— Почему бы нам с тобой не пересидеть здесь и не подождать, пока они вернутся?

Гэвин нехотя обернулся и с усмешкой взглянул на нее. Она пожалела о своих словах.

— Не дури, — ответил он. — Мы не можем позволить тебе остаться. Да и раньше не могли. Мы не… У нас и самих… Неужто не ясно?

— Прости.

Он добавил:

— И куда ты отправишься?

— Вот сюда. — Она достала клочок бумаги, который ей дал Принц.

— Бог ты мой, — ахнул он.

— Он сказал, что предупредит их. Сказал, все будет в порядке.

Гэвин отвернулся.

— Пожалуй, какое-то время так и будет. Однако мне не хотелось бы думать, что ты там задержишься надолго.

Вместе они уложили чемодан Мэри — кое-какая одежда Шерон, какие-то вещички миссис Ботэм, теперь в некотором смысле уже считавшиеся собственностью Мэри. Мэри была бы рада взять с собой одну - две книжки, но не решилась попросить. Он объяснил, как добраться туда на метро. И дал ей четыре фунта: все свои сбережения. На пороге он ее крепко обнял, но Мэри чувствовала, что его уже нет рядом с нею. Она поспешно распрощалась и побежала вниз по лестнице.

Мэри не хотелось снова спускаться в подземку.

Она пошла пешком. Поначалу чемодан казался легким, но чем ближе день клонился к закату, тем он делался тяжелее. Она спрашивала дорогу у других людей, показывая им листок с адресом. Они читали его и делали что могли. От некоторых вообще не было никакого толку; другие объясняли, как туда добраться, настолько невразумительно, что лучше бы и вовсе не объясняли; у третьих сам листок вызывал такое отвращение, что они, не останавливаясь, проходили мимо. В конце концов она добралась-таки до места. И это заняло не слишком много времени.

По дороге ее настигло первое воспоминание. Мэри остановилась как вкопанная, поставила чемодан на землю и схватилась за голову. Она услышала крик ребенка и робко обернулась — тихая улочка, отмеченная печатью опрятности и нужды. Домики плотно прижаты друг к другу, окна и двери распахнуты, в садиках, террасами спускающихся с холма, развешано бельишко их обитателей. И даже на этой тихой улочке ей не было покоя. Ей хотелось забиться в какое-нибудь крошечное местечко не больше ее роста, темное и безмятежное, где она могла бы надежно укрыться от грохочущего настоящего. Но она стояла посреди улицы, стиснув руками голову, и вспоминала.

Она вспомнила, как когда-то маленькой ей хотелось посветить в чужие окна, заглянуть в дома других людей… Тихим вечером стояла она на серой кромке спускающегося террасами холма. Увенчанные острыми штырями ворота городского парка только что закрылись, смотритель уходит прочь, засунув ключи в карманы и поглядывая по сторонам. Мальчишки уже разбежались по домам. Они в безопасности, они мирно пьют чай в своих уютных комнатах — в комнатах других людей, за окнами других людей. Она поворачивается и смотрит вниз, на площадь. Это гам все они благополучно укрылись от темноты в своих жилищах. Ей хочется увидеть их, посветить, чтобы разглядеть морщины неаккуратно настланных ковров, дружно игнорируемые трещинки на их оклеенных обоями стенах, полумрак их прихожих. Она понимает, что это невозможно, — никто не откроет ей двери. Она поворачивается и бежит дальше — туда, куда должна бежать.