Другие люди: Таинственная история

Да и я, знаете ли, тоже. Любовь. Влюбиться… Влюбиться в другого человека. Полюбить… Действительно ли то, что ты испытываешь, — любовь? Если ты влюбился, то ведь можно и обжечься, да еще как. Можно и сгореть. Влюбляйся, но не обжигайся. Можно и совсем пропасть. Смотри не пропади! Не дай подцепить себя на этот крючок. Любовь — всего лишь самое сильное чувство, которое тебе дано испытать на этом свете. И ничего больше. Не позволяй никому говорить тебе, что твое чувство — не любовь (не поддавайся такому внушению!), если это самое жгучее чувство из всех, которые ты когда-либо испытывал. Самой-то любви, по сути, и не существует. Лишь ты делаешь ее любовью.

Знаете, о чем я жалею? О том, что Мэри чертовски несведуща в сексе. Почему? Потому что на то, чтобы в нем поднатореть, требуется время. Это одно из тех занятий, которым нельзя научиться, не потратив кучу времени.

Мэри полюбила свою работу.

Ей нравилось, что все там друг друга знают и привычно обмениваются пожеланиями доброго утра или вечера. Ее грело чувство сопричастности, которое, в свою очередь, заставляло время проходить радостнее и легче, а порою искриться в лучах летнего солнца на тщательно вымытой посуде.

— А вот и моя Мэри, — встречал ее старик Гарсиа в тесной прихожей у входной двери.

Бедный старик так плохо говорил, что договаривался порой до фраз наподобие «Как дала?» или «А не пора ли нашей Мэри подыхать?», хотя у него и в мыслях не было ее обидеть. Напротив, он часто, бывало, пытался ободрить ее, по-отечески оглаживая ее бедра и зад или задумчиво массируя ладонями ее грудь. Он делал это спокойно и умиротворенно, довольно причмокивая, а Мэри каждый раз ласково ему улыбалась перед тем, как побежать дальше, в низкий зал кафе.

Старая миссис Гарсиа обычно уже трудилась за стойкой, а томный Антонио неизменно клевал носом или уже крепко спал в каком-нибудь темном закутке, куда он заблаговременно забился. Порой он засыпал на придвинутых друг к другу стульях или бесстыдно растягивался, как ребенок, прямо на одном из задних столов. Сегодня он стоял, сгорбившись над духовкой, и тер кулаками заспанное лицо. Взглянув на нее, он лукаво улыбнулся. Мэри никак не могла уразуметь, почему мистеру Гарсиа и юному Антонио так нравится смотреть на нее. Им было так отрадно на нее смотреть, что они были готовы созерцать ее даже в уборной. Для этого в стене была проделана крошечная дырочка, которую они оба с энтузиазмом использовали. Мэри не понимала, отчего им нравится наблюдать за нею даже в такие, в общем-то, неприятные и прискорбные минутки. Однажды, во время очередного дружеского визита, она приветливо поздоровалась с ними и назвала их по имени. После этого дозор был внезапно снят. С того самого момента они потеряли к ней всяческий интерес и уже ни в какую не хотели на нее смотреть. Постепенно они все же смягчились и понемножку опять начали на нее поглядывать.

— Эй, Мэри , puta tonta — vente a cocina, eh! [9]— вопила колоритная миссис Гарсиа, деловитая, как всегда, и Мэри поспешно устремлялась дальше.

Затем она проскальзывала в разболтанные вращающиеся двери на свое рабочее место. Там ее уже поджидали — Алан, съежившись над столом в своем закутке, и Расс, в вальяжной праздности раскинувшийся на стуле возле раковины.

— Доброе утро, Мэри, — произносил Алан и отклонялся назад, украдкой разглядывая ее сквозь блеклые ресницы. Он говорил ровно, стараясь удержать слова на одном уровне, как будто они ничем между собой не отличались, тая в себе их общую с Мэри тайну.

— Ласочка, так ее зовут, — заводил свою обычную шарманку Расс. — И понятно почему. Уж так она меня уласкала-затаскала прошлой ночью. «Джина-а, — это я ей, — Может, хорош уже, а? Смилостивись над нами. В три часа как штык должон быть на Парк - лейн. Данауэй та еще сучка [10]». Но она и не думала униматься. Не из таковских будет. Не тронь меня, Мэри! Не сейчас!

Когда часы били восемь, Расс соскальзывал со стула и спускался в святая святых заведения, в опаляющий ужас духовок и микроволновых печей. Старик Гарсиа просовывал голову в окошко и выкрикивал первые заказы. Мэри переносила скользкие тарелки со стойки Расса на поднос к мистеру Гарсии, взамен доставляя новые груды грязной посуды к поджидавшей ее раковине. Насупленный Гарсиа расхаживал туда-сюда по кафе в нарастающем шуме. Время от времени он шамкал: «Мэри, тост с беконом — принеси-ка», «Эй, Мэри, бифштекс с салатом» или «Неси живо паточный крем». И Мэри бежала и приносила все эти заказы, оглаживая на ходу передник и поправляя прическу, прежде чем окунуться в жгучий свет шумного зала. Почти все рабочее время она проводила у раковины, смывая с тарелок кровавые останки пищи. После завтрака гомон и суета стихали до самого полудня. Расс оставлял свою жаровню, чтобы помочь ей вытирать посуду. А после двухчасовой обеденной суматохи даже Алан оставлял свои блокноты, скрепки и папки и, засучив рукава, вставал рядом с Мэри. Это был апофеоз ее рабочего дня, когда они стояли у раковины втроем. Вокруг сновали общительные мушки.