Другие люди

— Пожалуйста, выслушайте меня. Вот как рассуждает Канхэм: мужчины составляют половину избирателей. Большинство мужчин, имеющих право голосовать, знают, что при сексуальном контакте обычно имеет место определенная степень насилия. Канхэм придет к выводу, что, доведи он это дело до суда, большинство мужчин, не ассоциируя себя с насильником, будут, подсознательно или нет, защищать себя. Часть женщин отнесется к вам сочувственно, большая часть, чем пару лет тому назад, но домохозяйки среднего возраста сочтут, что современная молодая женщина, простите, обходящаяся без бюстгальтера, сама ищет неприятностей на свою голову. То есть, по мнению Канхэма, большинство голосов будет не на вашей стороне.

— Козлак изнасиловал меня!

— Это необходимо доказать!

— Для меня все ясно!

— Вас среди присяжных не будет. Так что первым делом надо убедить Канхэма в необходимости судебного разбирательства.

— Да это же пустое дело. Пытаться понять ход мыслей других людей.

— Вот тут-то и пригодится мой опыт.

— Но все понятно и так. Козлак нарушил закон.

— Если бы каждый, кто нарушает закон, оказывался в суде, большая часть населения выстроилась бы в очередь на скамью обвиняемых. И судьи сотню следующих лет рассматривали бы дела одного года. Смотрите сами, мисс Уидмер: допустим, я уговорю прокурора выдвинуть обвинение, допустим, Большое жюри на основании обвинительного акта передаст дело в суд, допустим, судья вынесет обвинительный приговор, — сами видите, сколько тут допущений; вы будете платить за квартиру и продукты для жены и двоих детей?

— Вы сумасшедший?

— Я — нет, да и Канхэм в здравом уме. Отправляя этого человека в тюрьму, вы удлиняете список получающих пособия. Никуда не годная политика.

— Вы циник?

— Из вежливости вы могли бы назвать меня реалистом. Как вы знаете, врачи страхуются на случай преступной небрежности. Адвокаты тоже. Но политики не могут получить такую страховку, потому что почти все виновны в этом. Они говорят, что хотят того или этого. На самом деле они хотят быть избранными. Все остальное вторично.

— Включая закон?

— Да. Им положено представлять своих избирателей. На самом деле они представляют себя. Некоторые окружные прокуроры следуют закону, но остальные — политики, думающие только о своем переизбрании, а в наши дни на изнасиловании не наживешь политический капитал. Вы живете с ним в одном мире. Я знаю единственный способ выжить. Принимать все, как есть. Без стеснения выявлять, где у кого слабое место. Если мой взгляд на жизнь вам противен… вы заканчивали Рэдклифф, так?

— Многие мужчины теряются в компании женщин из Рэдклиффа.

— Милая моя, я не теряюсь ни в чьей компании. Но я тревожусь за наивных людей. Им приходится подолгу тащить на себе тяжелые камни, прежде чем они узнают о существовании тачки.

Он поучает меня, отметила я. Хороший знак.

— Мистер Томасси?

— Да?

— Полагаю, вас никогда не насиловали?

— Меня часто соблазняли.

— Если б вас изнасиловали, мистер Томасси, я уверена, вам бы не удалось выкинуть это происшествие из головы и забыть о нем.

— Месть нельзя расценивать как бескорыстный мотив.

— Я не знала, что вы поборник бескорыстных мотивов.

— Я адвокат. И защищаю права моих клиентов.

— Защитите мои.

— В том-то и дело. Я не уверен, что в данном случае мне это удастся.

— Я вам помогу.

— Как?

— Что-нибудь придумаю. Я не буду смиренно сидеть, ожидая гласа Божьего. Я пойду на все, лишь бы засадить этого паразита за решетку.

— То есть даже наденете бюстгальтер перед тем, как пойти в суд?

— Для этого мне придется купить его в магазине.

— Хорошо, — кивнул Томасси. — А теперь расскажите мне, как это случилось, шаг за шагом. Основные правила таковы: ничего не приукрашивать, не лгать, не утаивать, не подправлять, не опускать. Я хочу знать о происшедшем не меньше вашего. Какой это был день?

— Двадцать второе марта.

— Как я понимаю, свидетелей нет?

— А обычно они находятся?

— Нет.

— Я думала, теперь они не нужны.

— Закон изменился, присяжные — нет. Если вы хотите убедить в своей правоте двенадцать добропорядочных граждан, которых никогда не насиловали, нам необходимо подкрепить ваши слова весьма вескими доказательствами.

— О боже! Вы хотите сказать, что от изменения закона женщинам лучше не стало?

— В тех случаях, когда они предстают перед присяжными, — нет. Ваш отец говорил, что вы ездили в больницу. Они взяли образцы спермы?

— Мистер Томасси, после ухода Козлака я первым делом залезла в ванну. Мне казалось, что меня вываляли в грязи. Я проспринцевалась четыре раза.

— И что сделали в больнице?

— Когда я сказала медицинской сестре, что проспринцевалась, об образцах спермы они даже не заикались. Мне чем-то помазали ссадины от веревок. На руках. Лицо, правда, не трогали.

— Не понял.

— Сейчас все прошло, но он так сильно ударил меня, что на щеке осталась красная отметина.

— Они нашли синяки?

— К единственному на мне синяку он не имел никакого отношения. Я ударилась бедром о выдвинутый ящик комода.

— Доктор заметил синяк?

— Я сказала ему, что Козлак тут ни при чем.

— Правда? Так уж вам хочется засадить его в тюрьму?

— Грязный же у вас бизнес.