Билл перезвонил. Ему удалось открутиться от субботней встречи.
— Почему?
— Ты у меня на первом плане, Франсина.
Слова его мне особо не понравились, поскольку я ждала от него лишь дружеского участия.
Как и ожидалось, папа Уидмер выказал радость при виде вошедшего в дом Билла Эктона.
После краткого обмена любезностями, я потянула Билла к двери.
— Мы вернемся поздно, — известила я тех, кто хотел меня слышать.
— Поздно для чего? — переспросил он, когда мы вышли на улицу.
— Для беседы за обеденным столом, дурачок.
— Я не заказывал нам столик. Не знаю, куда ты хочешь поехать.
— Первым делом, к себе домой. Там я не решусь появиться без сопровождения, — и я взяла его под руку.
— Разве этот тип все еще на свободе?
— Полагаю, что да. Кажется, его выпустили под залог. Он ниже тебя.
— По-моему, незачем о нем и вспоминать, — рассудительно заметил Билл.
— Согласна. Поехали.
На стоянке, не вылезая из машины, я посмотрела на окна верхнего этажа. Темно. Во всех комнатах.
— Должно быть, они куда-то ушли, — предположила я.
— Хорошо бы, в ад.
Я рассмеялась.
— Ты знаешь, что я имею виду, — продолжил Билл. — Франсина, я не так глуп, как ты иногда думаешь.
— У меня и в мыслях не было считать тебя глупцом, — солгала я.
— Я лишь хочу сказать, что мне иной раз хочется, чтобы ты не была такой умной или красивой, какая ты на самом деле.
Наверное, на моем лице отразилось изумление, потому что он пояснил.
— Тогда, наверное, и у меня был бы шанс.
Ну как поступить женщине в такой ситуации? Мне нравился Билл. Я ему доверяла. Спал ли он с девушкой, которой отказал сегодня в свидании? Он предпочел меня, идиот.
Мы не пошли ни в ресторан, ни в кино.
Я достала из буфета бутылку, мы немного выпили, послушали музыку, выкурили «косячок». Я взъерошила ему волосы, поцеловала в щеку, позволила поцеловать себя в губы.
Я глубоко затянулась горьковатым дымком, долго не выпускала его из легких, затем с неохотой передала «косячок» Биллу.
Я чувствовала жар его страсти. Он никогда не отличался похотливостью, мой друг Билл, близкий к тому, чтобы стать моим экс-другом Биллом, в случае, если Томасси возьмет меня. Просто он хотел женщину, для которой, по его разумению, не представлял никакого интереса. В таких случаях говорят: отдалась из жалости. Господи, как я ненавижу это слово, из жалости к кому? К нам обоим! Так что вместо обеда, вместо кинофильма Билл получил меня и мои уговоры остаться на ночь, после того как я позвонила родителям и сказала, что Билл привез меня на мою квартиру и у меня все в порядке. Не стала я возражать, и когда он разбудил меня ночью, хотя, отдаваясь, думала о записке, всунутой в дверь Томасси, пытаясь представить себе выражение его лица, когда он прочитал ее. И почему, почему он не звонит?
В субботу вечером, по пути из Сиракуз в Ла Гардия самолет снова болтало, а в голове у меня путались мысли. То я думал о старике, о том, как поздно в зрелом возрасте проявляем мы любовь к ближним, то об этой сучке Франсине, отвергшей меня в тот самый момент, когда я начал меняться, избавляясь от тех качеств, которые ей особенно не нравились, начал думать, что могу жить иначе, вместе с другим человеком. Я не мог изменить свой возраст, не мог стать англосаксом, не мог отказаться от своего призвания. Но мог без ревности воспринимать ее призвание, если у нее таковое откроется. А что я мог научиться делить с ней? Постель, это у нас уже получилось. Кухню? Дом? Не хотелось об этом думать, но как я мог не думать об этом?
В Ла Гардия я потащился к стоянке такси, чтобы обнаружить там длиннющую очередь. Что это я? Я же оставил свою машину в аэропорту. С большим трудом я ее нашел, не мог вспомнить, в каком секторе автостоянки припарковал ее, потом не смог найти ключи. Я вывернул наизнанку все карманы, один за другим. Неужели оставил в Осуэго? У меня были ключи от взятого напрокат «шевроле». Я их отдал. А что я сделал со своими ключами? Влюбленность — это какое-то безумие.
Пришлось воспользоваться ключом, который я хранил в тайнике под капотом. В таком состоянии я не мог ехать к ней, надо было взять себя в руки, успокоиться, подумать, что я ей скажу.
Не знаю, что бы произошло, если бы из аэропорта я поехал прямо к дому ее родителей. Но я прибыл домой, нашел записку Франсины, принял горячую ванну, подумал о старике, похвалил себя за то, что побывал у него, подумал о Франсине, о том, что с утра позвоню ей, подъеду, и все воскресенье мы проведем вместе. Почему-то мне приспичило, разумеется, при хорошей погоде, погулять с ней в Центральном парке.