Другие люди

— Совокупность всего того, что зажигает тебя. То, что помогает тебе жить.

— Так что вы можете сказать о призвании вашего отца?

— Мой отец консультирует клиентов. Со многими из них он в приятельских отношениях. Он готовит их контракты. Он — советник по общим вопросам в образе адвоката.

— В образе?

— Эта работа не зажигает его.

— А что зажигает?

Помимо тебя, мысленно добавил я.

— Не знаю. Возможно, ничего. Он мог бы заняться многим другим.

— Например?

— Стать бизнесменом или послом, что-нибудь в этом роде.

— Слушайте внимательно. А кем бы он хотел быть?

— Кем-то еще.

Она поняла, что сказала что-то ужасное. Я дал ей пару секунд, чтобы прийти в себя, затем добавил:

— Второй адвокат. Томасси. Вы думаете, он тоже хотел бы быть кем-то еще?

— Вы сошли с ума? То, чем он занимается, ему очень нравится, и он ни на что не поменяет свою работу.

— В том числе и на вас?

— Ни на что.

— Вы полагаете, он способный адвокат?

— Он гений. Он готов без устали манипулировать людьми, законами.

— Ради какой цели?

— Это и есть цель, ему нравится процесс.

— У него есть призвание.

— В случае Томасси это одержимость.

— Да.

— Вы не любите Томасси, — добавила она после паузы.

— Я бы так не сказал.

— А я говорю. Вы не любите Джорджа.

— Мои пристрастия неуместны. Так уж получилось, что я не полисмен и не преступник. Я живу вне того мира, которым одержим Томасси. В моей жизни он мне не нужен. А вам?

— Вы коварный.

— В каком смысле?

— Вы подводите меня к мысли, что мне, возможно, не нравится Джордж.

— Вы хотите больше походить на Джорджа?

— Он такой энергичный.

— Энергии хватает и вам. Вам не по душе ваша работа?

— Кое-что из того, что я делаю на работе, мне нравится.

— Мог бы мистер Томасси сказать такое о своей работе?

— Нет. Он — фанатик во всем, что делает.

— У него есть призвание.

— Хорошо! А у меня нет! И, связывая себя с ним, подпитываясь его энергией, я на грани того, чтобы бросить псу под хвост свою жизнь. Я этого не хочу. Я хочу быть хозяином собственной жизни.

Мы застыли в повисшей тишине.

— Я хотела сказать, хозяйкой, — поправилась она.

— Смущаться вам незачем. Фраза «хочу быть хозяином собственной жизни» не превращает вас в лесбиянку. Это всего лишь особенность английского языка. Никакого подтекста в этой оговорке нет.

— То есть, я могу не опасаться мгновенного превращения в лесбиянку.

— Мгновенного — нет.

— Что вы под этим подразумеваете?

— Раз или два вы упомянули, что способны на разные выходки. Расскажите мне о них.

Опыт общения с Франсиной подсказал, что ответа я дождусь не скоро. Но ожидание вошло у меня в привычку.

— С самого детства у меня время от времени возникало желание что-нибудь учудить, я часто говорила то, что казалось другим диким, словно давала высказаться какой-то стороне моей натуры, что-то…

— Неконтролируемое?

— Мои мать и отец никогда не позволяли себе такого.

— Скрытность?

— Да. Постоянное внешнее спокойствие, жесткие рамки приличий. В этом особенность англосаксов.

— Вы сказали чуть раньше, что одержимость — составная часть призвания.

— Да, — согласилась она. — Мое призвание — отличаться от англосаксов. Подкалывать людей, шокировать буржуазию, трахаться с черными, вы понимаете.

— Или с турками?

— Что вы под этим подразумеваете?

— Я подразумеваю армян.

— Но они враждовали.

— С кем?

— Друг с другом.

— И что?

— Мои родители. Они не хотят знаться с людьми, которые проявляют эмоции, которые без ума от современных танцев, которые убивают, которые…

— Говорите, говорите.

— Которые насилуют. Они думают, что все национальные меньшинства, все до единого, насилуют наш мир.

— Чей мир?

— Мир моих гребаных родителей!

— Не ваш?

— Я хочу вырваться из этого мира. Послушайте, доктор Кох, существовало же человеческое общество до моих матери и отца, до меня, до американцев, ведущих свой род от англосаксов. Это временная ступень. Их время уходит.

— Вы удрали от родителей в Кембридж, вы общались с разными людьми, талантливыми, эксцентричными…

— Загадочными.

— Вы хотите быть такими, как они?

— Я хочу быть сама собой. Только…

— Да?

— Я хочу быть одержима, как Джордж.

— Призвание. Да. Что ж, думаю, на сегодня достаточно.

— О господи, как это похоже на coitus interruptus,[22] как только я что-то нащупала, вы даете полный назад.

— Да.

— Это тоже психотерапевтический прием?

Она села, повернулась ко мне. Я кивнул.

— Среди ваших коллег немного англосаксов, не так ли?

— Кое-кто встречается.

— Готова поспорить, считанные единицы. Жаль.

— Вы оставили машину неподалеку?

— В двух кварталах.

— Я сидел целый день, так что короткая прогулка мне не повредит. Я вас провожу.

Она посмотрела на меня, впервые за вечер на ее губах заиграла легкая улыбка.

— Наши рога больше не сцеплены?

Я покачал головой.

— Все равно, что выходить из кино в реальную жизнь, — на улице она повернула налево.

Я последовал за ней.

— Когда вы приехали в этот район, тут жило много испаноязычных?

— Это было очень давно. Если они тут и жили, то встречались редко. Теперь здесь правит бал lingua franka.[23]

— Lingua Hispanica,[24] — Франсина рассмеялась.

— Да.