Другие миры (сборник)

– Лощинник, говоришь? – осведомилась она. – А докажи!

Доказать? Как, интересно? В трактире темно, трюк с солнцем уже не провернешь. Дома, когда малышня выглядела особенно злокозненно, я, бывало, делала грозный вид и орала на них: «Я знаю, чем вы там заняты!» – даже если ничего на самом деле не знала. Зато они пугались и прекращали свои проделки.

Так что я наклонилась к ней и прошептала значительно, но притом как бы небрежно:

– Я знаю, что ты сделала!

И пальцем в нее ткнула. Для острастки.

Сударыня зарделась, глаза потупила и спешно ретировалась. Я выдохнула.

Народ ел. Еще он пел под свирельку. Еще – плясал, пил, горлопанил и толкался. Вот уже и кулаком кому-то прилетело.

– А ну, прекратили! – гаркнула я, взобравшись на свою табуретку.

Дебоширы притихли. Покамест. И надолго меня, интересно, хватит?

– Искра, побеседуй-ка, сделай милость, с господином Хрюком! – воззвал Маслобой из-за стойки. – Господин Хрюк изволил столоваться цельный месяц в долг.

Означенный господин оказался раза в два меня выше и в четыре – шире. К тому же в проклепанном кожаном доспехе и с нелепо громадным боевым молотом. Он восседал у стойки, нависая над миской, и пожирал куски тушенины, помогая себе острым костяным ножом. Подливу он хлебал прямо через край, обильно поливая бороду. Борода, впрочем, была так грязна, что от мытья в бульоне могла стать только чище.

– Господин Хрюк, – сказала я самым что ни на есть ледяным тоном. – Немедленно заплатите господину Маслобою.

Хрюк вытер рукавом рот, сурово посмотрел на меня и произнес только одно слово:

– Нет.

Я схватилась за живот. Кажется, под доспехом у меня ничего не было: пустое место и чуть подальше – сразу косточки хребта. Тем не менее я решила еще раз применить указательный палец.

– Что? – спросил господин Хрюк, неодобрительно глядя на него.

– Плати давай! – сказала я и пальца не убрала.

– А то что? – так же лаконично поинтересовался он.

Я понятия не имела, «а то что», слишком засмотрелась на его гриву. Длинную, черную, восхитительно курчавую…

– …а то у тебя все волосы выпадут! – пролепетала я.

В трактире стало по-настоящему тихо. Хрюк подался ко мне, так что я сумела оценить, насколько от него несет пивом.

– Я сражался в Южных войнах, Искорка, – процедил он, только что не сплюнув мое имя. – И я видывал настоящих Лощинников.

Сердчишко у меня заколотилось, будто у кроленя. Я попыталась выдавить улыбку, которая бы доказала, что нет в мире человека увереннее меня… но преуспела, кажется, ровно настолько, чтобы всякому стало ясно: девочке срочно нужно в отхожее место.

– Ну? – ласково спросил Хрюк. – Как так вышло, что волосы все еще при мне?

– М-магию торопить бесполезно! – нашлась я.

Потом я притворилась, что мне и вправду нужно в отхожее, а сама умчалась в темную лесину позади маленького домика на задворках.

Ну что, Искра, опять драпаем? И куда на сей раз? Всего в двух днях от дома припасы мои вышли. Никакой дичи по дороге не попалось, и даже добрые друзья путника – коренья, орехи и ягоды – явно не спешили утолить мой голод. Все три прошедшие ночи я провела, корчась от голода, дрожа от холода и вздрагивая от каждого шороха в лесу – вдруг это Пепельные Налетчики вышли на охоту?

Не могла я вернуться домой, просто не могла – даже если братец Горн не прибьет меня за кражу доспехов, даже если я научусь быть счастливой в нашем доверху забитом народом доме, с маменькой, постоянно орущей, чтобы я помогала пасти малышню, чтобы вытирала им носы и попки, чтобы они не утонули чего доброго в речке… Да и не выжить мне без еды на обратной дороге.

Я поглядела на свою обувку (на Горнову обувку, разумеется, плюс два дополнительных носка). Оказывается, я где-то успела наступить на кустик тихомрака. Когда кто-то из нас болел, мама, помнится, давала нам настой этой травки, чтоб мы не маялись целую ночь и спокойно спали.

И я пошла назад, в «Козла-Зубоскала», и даже самолично подала Хрюку добавку. Накрошила ли я каких-то листьев ему в миску? Какие листья, вы о чем?

– На, жри. Но пока не уплатишь Маслобою все до последней монеты, не едать тебе больше в «Козле», – мрачно напророчила я.

Хрюк расхрюкался от смеха.

Когда трактир закрылся, он, шатаясь, побрел домой. За ним, перетекая из тени в тень, кралась я. Когда за мной скрипнула входная дверь, Хрюк лишь всхрапнул и перевернулся у себя на лежанке.

Опыта мне было не занимать: я частенько помогала папаше стричь овец. Но лишать дурную башку этих смоляных кудрей было куда как жальче.

На следующий вечер, когда Хрюк ввалился в трактир, музыка пискнула и замолкла. Смех, крики – все стихло. Все воззрились на лысый череп Хрюка, такой белый – точь-в-точь зимний заяц.

Его владелец подошел к стойке и угрюмо опорожнил на нее кошель. Маслобой наполнил рог до краев пенистым элем. Хрюк повернулся к честному собранию, высоко поднял рог и проорал:

– За Госпожу Искру, нашего собственного всамделишного Лощинника!

Зал взорвался овациями.