– Братик Дина должен был появиться на свет через несколько недель, но что-то пошло не так. – Мама хмурится. – Позавчера ночью врачи заподозрили неладное, и их опасения подтвердились. Знаешь… ей пришлось помочь ему появиться на свет, хотя, он… его сердечко к тому моменту уже долго не билось. Так страшно… – Она прикладывает ладонь к шее, будто задыхается. – Не представляю, как Тина справляется.
– Ребенок умер?.. – Спрашиваю я, хотя, и так уже все понятно.
– Они похоронят его завтра. – Тихо произносит мама.
Я срываюсь с места и бегу за телефоном. Мне хочется, чтобы Дин знал – я с ним, я рядом. Мне нужно его поддержать!
Но дозвониться не получается – Дин заблокировал меня.
Я бегу к его дому и звоню в дверь. Через мгновение открывает черный от горя и, кажется, не совсем трезвый Брэд Вильчек, его отец, и говорит, что не знает, где Дин.
Проходит невыносимо длинная и оглушающе тихая неделя, в течение которой я осмысляю все, что между нами произошло, и начинаю дико сожалеть о своем глупом и эгоистичном поведении.
Впервые в жизни я обращаюсь к высшим силам, чтобы позволили мне увидеть Дина и все ему объяснить. Я представляю, как брошусь ему на шею и буду умолять о прощении за свое поведение в тот дождливый вечер, но когда он появляется в школе, на меня будто обрушиваются небеса.
Дин идет за руку с… Катей.
Он смеется и что-то говорит ей на ухо, а она, хихикая, теребит чертовы ленты в волосах. Они проходят в двух метрах от меня, замершей в изумлении и позабывшей о том, как дышать. Дин не смотрит на меня, и я больше не существую для него. А на уроке девочки шепчутся о том, что эти двое встречаются уже неделю.
Неделю…
Вечерний воздух приносит с собой запах цветущей сакуры и ландышей. Я распахиваю окно шире и упираю ладони в подоконник, чтобы не слышать крики с первого этажа.
Даже месяц не прошел со дня смерти этого ребенка, а они, нарушив тихий траур, осыпают друг друга грязными ругательствами, выясняя, кто из них его любил, а для кого он ничего не значил.
– Я скорблю! – Орет мать. – А ты развлекаешься в ночном клубе с девицами!
– Хочешь сказать, я не скорблю?!
– Да ты даже не заметил, что произошло! Для тебя как будто все идет, как и шло! Ты даже не видишь,
Я делаю вдох. Закрываю глаза.
Моя душа проделывает путь сквозь пространство – туда, где Люси. Чем она занимается? Как живет? Ей легче без меня? Вот бы можно было услышать ее голос.
Но обратного пути нет. Все предают. Нельзя распахивать свое сердце, как окно – потеряешь его часть, а то и сразу целиком.
Я зажмуриваюсь и выдыхаю.
Снова вижу, как маленький гробик опускают в землю. И как плачет мать. Чувствую, как мерзнут мои руки от ветра и кладбищенской земли. И ощущаю пустоту, пытаясь отыскать взглядом Люси в серой толпе пришедших проститься с маленьким человеком, которого больше нет.
Не реви. Не реви!
Таких, как она, миллион. В Люси нет ничего особенного. Она просто эгоистка – вот кто она такая.
Внизу что-то бьется – ваза или посуда. Крики сливаются в гул сирен.
Я больше не пущу в душу эту тоску.
Я стираю из памяти Люси, я запрещаю себе смотреть в ее окно.
Я спускаюсь вниз, но не обнаруживаю никого. У двери валяются мамины часы. Поднимаю их – стрелка замерла на половине восьмого.
– Где мама? – Спрашиваю у отца, который пьет в кресле бурбон в своем кабинете.
– Ушла. – Сухо отвечает он.
До меня в этот момент еще не доходит, что она ушла навсегда.
Мой голос хрипнет. Наверное, простыла.
– Держи леденец, – говорит преподаватель по вокалу, – должен помочь.
Я смотрю на часы. Выступление через десять минут. Мама вряд ли успеет, а вот отец обещал приехать на мое выступление.
Едва мне успевают поправить прическу, как организатор приглашает нас на сцену. Голос не подводит, и мое соло срывает овации. Сквозь слепящий свет софитов я пытаюсь разглядеть присутствующих в зрительном зале. Не найдя отца, решаю, что пропустила его в толпе.
Но даже после окончания концерта не нахожу его в холле. Неужели, он не успел? Звоню маме, она срывающимся голосом сообщает, что ей только что звонили из полиции. Авария. Я мчусь пешком в больницу и требую пустить меня в реанимацию. Через минуту приезжает и мама. Ровным голосом один из медиков сообщает нам, что отца не смогли спасти, его сердце остановилось еще в машине скорой помощи.
Мне приходится посмотреть себе под ноги, чтобы понять, стою ли я все еще на земле, или меня уже нет. Затем я двигаю этими ногами – сначала одной, потом другой, чтобы выйти на свежий воздух. Ни звезд, ни луны. Все исчезло, как и моя прежняя жизнь. Все, что осталось, превратилось в грязно-серую шапку неба над головой. Навсегда.
Оказавшись дома, я первым делом отрезаю себе волосы.
Это больно.
Я все поняла.
Лишь последствия.
53
Чудесный непринужденный смех.
– Саша… – Другой Дин испуганно касается своих губ. Так, будто их только что обожгло огнем. – Зачем?
– Чего? Разве не этого ты хотел, когда заигрывал со мной? – Ее руки скользят по груди другого Дина. – Когда трогал меня…