Другие ноты

Света в окнах домов почти нет. Кое-где только слабое мерцание – включенные телевизоры. Окно на первом говорит голосом знакомого актера. Дом девятиэтажный, думает она. На каждом этаже по четыре квартиры. Девять на четыре – тридцать шесть. В одной квартире в среднем живет по четыре человека. На самом деле, может, и больше, чем по четыре. Такой непонятный дом… Но если приблизительно… Тридцать шесть на четыре – сто сорок четыре. В подъезде живет около ста сорока человек. Это ужасно много. Сложно представить такое количество знакомых, думает она. А эти сто сорок четыре ежедневно меня окружают. Я в одной бетонной коробке с ними. Поэтому так мало тишины и так много звуков. Какой-нибудь дедушка, допустим, на всю катушку (возрастные проблемы со слухом) включает вечерние новости, вторит профессионально сдержанным голосам дикторов. Какой-то второклассник, допустим, или второгодник вырвал из дневника страницу с замечанием, но родителям учитель уже доложил (сейчас хорошо со связью): родители не цивилизованные, не умеют найти подход к ребенку иначе, чем криками на ночь глядя. А где-то сверху, допустим, влюбленная девушка (любовь, разумеется, первая) слушает тихо лаундж (эта девушка, кстати, может быть сама – композитор, и эта музыка в наушниках – ее собственная), улыбается своим мечтам, ничего, кроме своей любви, не чувствует, не слышит ничего, кроме своей мелодии, которая вплетается в ненормированную по громкости и смыслу музыку ее соседа с четвертого этажа, того, который… Он кричит и кричит. По вечерам, к счастью, сейчас реже. Больше утром. Это какая-то болезнь или душевное расстройство. В доме пять подъездов. Пять на сто сорок четыре… В одном доме живет население нормальной такой деревни. Семьсот двадцать дворов. Чужие люди, которых я не замечаю, которые меня не замечают, проходят мимо, чаще всего безучастные и неуязвимые, счастливые или одинокие, или счастливые своим одиночеством.

– И не страшно? Так поздно одной на улице… – спрашивает мужским голосом выросшая из-за угла тень.

– Нет. Я уже ухожу.

– Домой?

«Домой» – такое непостижимое слово, длинная-длинная рельса, на ней пункты, где она останавливается, останавливается, остановки не по требованию – вынужденные остановки. Теперь она никогда не спотыкается на слове «дом». Если в этой высотке, в одной из квартир, которую ей сдали по объявлению «без агентств», она сейчас живет, значит, это ее дом. По крайней мере на сегодняшний день.

Тень медленно превращается в молодого человека.

– Давай знакомиться. Как зовут тебя?

– Неважно, – говорит она и изображает на лице улыбку. Улыбается не ему, а просто в пустоту. Чувствует себя безрассудной. Понимает, что не войдет в подъезд первой, несмотря на растущее желание развернуться и уйти. – Обычно отвечают: какое интересное имя – Неважно… или что-нибудь в этом духе… Но, видите, я вас опередила.

– Ну, если это такая большая тайна…

Он продолжает топтаться на месте и, конечно, украдкой разглядывает ее: светлые, с пепельным оттенком волосы собраны в хвост, толстый коричневый, затрапезный свитер, джинсы с оттопыренным карманом – там лежит «Нокия», домашние тапки на босу ногу. Она представления не имеет, как выглядит со стороны, но надеется, что ничего особенного. Ничего из ряда вон. Растекшейся туши, например. Которую подчеркнет этот странный вечерний свет. Ей становится неуютно от осознания своего эгоцентризма и желания понравиться – с какой стати? И ей совсем неинтересно, как выглядит он. Она обнимает себя обеими руками, прислоняется к стене, отводит взгляд. Равнодушно смотрит, как багряные сумерки стелются по земле, выделяя углы домов и растекаясь по асфальту, – такой приглушенный свет, будто кто-то не решается выключить бра, будто погасить свет можно, только основательно подустав.

– Ты не особенно вежлива… Проблемы?

– Просто нет времени на этикет.

– Извини. Мне показалось, что ты не очень занята. Ты из этого подъезда?

– Допустим, да, – тускло отзывается она.

Что-то с мягким шелестом перекатывается в метре от них. Кот прошмыгнул или мышь, она невольно вздрагивает, у нее плохо с любовью к живой природе.

– Нет, ты не подумай, что я бесцеремонный… Просто вдруг мы станем часто встречаться?..

Стена впивается ей в спину колючими слезами штукатурки, как акупунктурный аппликатор, которым часто пользуется отец при ревматических болях.

– Не станем, я скоро уеду из этого района. Здесь есть достопримечательности?

– Что? – Он удивленно хмыкает.

Мимо них из сумрака подворотни трусит мастиф с недовольной мордой, волоча на поводке хозяина с таким же выражением лица.

– У меня есть друг, я с ним, кстати, скоро встречаюсь, так он такой же, как ты, замкнутый, слова не вытянешь… Вас бы познакомить… А ты не знаешь, что тут за история была на третьем этаже?

Она решается взглянуть на него. Парень как парень. На вид лет двадцать, ровесник. Темноволосый, худой, угловатый. Сутулится – из-за роста? Неуверенности в себе?

– Какая история?

Он встречается с ней глазами, отводит взгляд, разом засмущавшись, вскидывает голову, улыбаясь. У него приятная улыбка, отмечает она.