Другие правила

Шатаясь и переступая, Жилин пролез в пассажирское отделение. Здесь будто никто и не замечал валкой дороги и того, как все трясется и качается, как пол то бьет по пяткам, то резко уходит из-под ног. Бросив глазеть на однообразную багровую муть за спектролитовым колпаком, добровольцы переключились на спор.

— Ты знаешь, шо мене сдается? — услыхал Глеб (по мягкому выговору узнавался Лева Соловейчик). — Мене сдается, шо все они трохи вольтанутые!

— База называется… А еще — первопоселе-енцы, первопоселе-енцы…

— Я что угодно была готова увидеть, но такое!..

— Туристы еще эти… Чего вот шляться зря?

— Да брось ты! Не всем же новые земли открывать! Кому-то достаточно просто полазить по ним, посмотреть направо, посмотреть налево…

— Значит, ты считаешь, что все нормально?

— Нет, ну а что ты еще хочешь?! Чтобы все и сразу?

— Да подождите вы! Работает только двадцать процентов, а…

— И ничего не двадцать!

— А сколько?!

— Двадцать шесть!

— Ты что, с дуба рухнул?! Кто тебе такое сказал?

— СВ смотреть надо! И не сериалы, а новости!

— А что, точно двадцать шесть?

— Нет, ну а что я тебе, врать буду, что ли?! По Всеобщему Вещанию шло… Или по Мировой Сети?.. Короче, какой-то спец из Экономического Совета что-то там объяснял… ой, я не помню уже! Перед самым отлетом было — я собираюсь, а он там вещает…

— Ну, пусть даже двадцать шесть! Все равно ведь абсолютное большинство не работает!

— Да и хрен с ним!

— Правда что…

— Тебе хрен, а мне не хрен!

— Да что вы заладили: меньшинство-большинство! Люди-то тут при чем? Это реформаторам надо «спасибо» сказать!

— Ну, началось! Политики им уже виноваты!

— Это прогресс, старик! Плоды Второй НТР!

— Кушайте их большой ложкой!

— Все равно, — расстроенно протянула Марина. Ее губки искривились, надломившиеся брови придали лицу выражение горького недоумения и досады. — Такие странные… Взяли повыгоняли всех… Зачем, спрашивается? Ну, могли же как-то иначе все сделать, по-доброму! Просто какое-то издевательство над людьми!

— Ох и не говори… — вздохнула Гунилла. — Странные до ужаса!

— Ой, да ерунда это все! Вы так говорите… Можно подумать, при капитализме лучше было!

— Ага… Сильно бы тебе понравилось работать на босса? Посмотрел бы я тогда…

— Знаешь что?! — возмутилась Марина.

— Что?

— Ничего! Говоришь что попало! Ты хоть задумывался когда-нибудь, чем это ваше «безиндустриальное общество» закончится? Да человечество просто выродится! Тебе хоть приходило в голову, что вместе с частной собственностью погибла и нормальная семья?!

— Господи! Да семья-то тут при чем?!

— А при том! Раньше вон Фонда изобилия не было, никто вам благополучия просто так не давал — за него драться надо было, жилы рвать! Вот и держалась семья! И мама, и папа, и дите были крепко связаны — их один дом вместе держал! Они были нужны друг другу! А сейчас что? Сейчас каждый третий — безотцовщина! Вон сколько школ-интернатов понаоткрывали! Матери, и те деточек бросают! А что им? У всех же все есть! И никто уже никому не нужен!

— Зато изобилие! — сказал Соловейчик проникновенно.

— А меня тошнит от изобилия! — с силой сказала Марина.

— Всеобщее благоденствие, — вякнул Лева.

— А меня тошнит от благоденствия!

Девушка сердито посмотрела на растерянного одессита, нахмурилась, но не выдержала и рассмеялась.

— Не, ну правда, — смущенно заговорила она, — ну разве это нормально?

— Ой, да хватит вам мировые проблемы решать! Нашли о чем говорить! Ну, посокращали большинство! А оно что, на другую работу устроиться не может?

— Так, а кто под сокращение-то попал? Рабочие и эти… крестьяне. А берут инженеров!

— Не вопрос! Отучатся — и возьмут!

— А оно им надо?

— Значит, так это большинство работать хочет! У меня вон дядька на ферме работает — китов пасет. И ничего! А брат смотрителем устроился куда-то на плантации ламинарии!

— А у меня мамуля лет пятнадцать на одном хлебзаводе безвылазно как работала старшим оператором, так и работает! И уходить совсем не думает — коллектив, говорит, хороший подобрался. А батек всю жизнь протрубил пилотом на дирижабле-лесовозе! Рассказывал как-то, Амазонию-де с Сибирью изучил, как коврик в ванной!

— Вот! Видишь? А ты — издевательство, издевательство… Кто хочет, тот работает, а работы — край непочатый! Учителей одних — вон сколько нужно! Постоянно! А инженеров, операторов, врачей, ассенизаторов?!

— Так что же не идет никто? — не сдавалась Марина.

— Ну почему не идет? Идет…

— Ага, дождешься от них! Дураки они идти! Что хотите можете говорить, все равно человечество захлестнули трутни!

— Да ну… — протянул Никольский. Еще перед финишем он сбрил свою эспаньолку — проиграл пари, — и «голое» лицо заметно отвердело, прибавило мужественности, вернее, этакой рубленой мужиковатости.

— Вот тебе и «да ну»!

Жилин нашел свободное место и втиснулся в компанию.

— Глеб Петрович! Скажите ей, чтоб больше не ругалась на человечество!

— Ты, что-ли, человечество?!

— Не ругайся, Маринка, — улыбнулся Жилин.

— Ага… Сами выведут сначала, а потом — «не ругайся, не ругайся…»

Жилин крепко обнял ее, девушка поворчала обиженно — для порядка — и притихла.