Это был протест Достоевского против возведения европейской мысли в ранг абсолюта, а не враждебное ее восприятие и противостояние Западу. Ему было невыносимо видеть, что русские интеллектуалы воспринимали европейские идеи как ключ к тайнам мира и, самое главное, к загадкам своей страны, он терпеть не мог самодовольство познавших. Поэтому конфликтовал Достоевский не с русской молодежью, читавшей Чернышевского и заимствовавшей грубую и наивную «детерминистическую диалектику»; раздражало его то, что новая европейская философия воспринималась как модель счастья и легкого успеха. Он критиковал многих писателей-западников за их оторванность от народа, но я думаю, что это был лишь предлог. Казалось, Достоевский поверит в какую-либо идею только в том случае, если она окажется неудачливой, неубедительной и будет подвергнута несправедливому осуждению. Гнев Достоевского и его неприятие либералов-западников, распространявших в России в 1860-е годы социалистические утопии Шарля Фурье, были вызваны тем, что они упивались своими идеями, воспринимая успех как нечто само собой разумеющееся.
На самом деле вопрос гораздо более сложный и запутанный — как всегда, когда дело касается отношений между Востоком и Западом; считать себя европейцем или быть патриотом своей страны. Ведь Достоевский признавал правоту и либералов-западников, против которых выступал, и материалистов, на которых был обращен его гнев. Не стоит забывать, что Достоевский был воспитан на этих идеях, получил отличное образование и учился на инженера. Он не умел думать иначе. Можно, конечно, предположить, что он умел мыслить по-другому и мог обладать другим, более «русским» сознанием. Из записок Достоевского мы узнаем, как в конце жизни, создавая «Братьев Карамазовых», он, почувствовав интерес к судьбам русских православных мистиков, обнаруживает, насколько он несведущ в вопросах христианства. (Правда, мне нравится, насколько рационально и практично он рассуждает, не упрекая себя в «оторванности от народа».) Следуя той же логике, будет верным полагать, что Достоевский считал правильным распространение в России европейской философской мысли (кроме индивидуализма) и именно поэтому выступал против. Но следует повторить: Достоевский критиковал не суть западничества, он был против того, чтобы считать его необходимым и единственно правильным. Он полагал, что ориентированная на Запад русская интеллигенция ослеплена ощущением собственной правоты и успеха и гордится тем, что познала истину. Давайте вспомним, что самым главным грехом Достоевский считал гордыню, он всегда употреблял слово «гордый» в негативном смысле. В опубликованных во «Времени» «Зимних заметках о летних впечатлениях», описывая свое первое путешествие по Европе, он проводит параллель между негативными устремлениями Запада (индивидуализмом, стремлением к богатству, буржуазным материализмом), тщеславием и гордыней. Он однажды написал, что «англиканские священники и епископы горды и богаты, живут в богатых приходах и жиреют в совершенном спокойствии совести». В тех же путевых заметках Достоевский с издевкой рассказывает как о национальной черте французов, что «под вечер… бесчисленные мужья прогуливаются со своими бесчисленными женами под руку, а вокруг резвятся их милые и благонравные детки» и что в этом есть что-то снобистское. Восемьдесят лет спустя, в романе «Тошнота», написанном в духе «Человека из подполья», Сартр создаст из этого наблюдения Достоевского целый мир.
Своеобразие «Записок из подполья» обусловлено напряженностью, которую ощущал Достоевский, понимая, с одной стороны, что европеизация пойдет России на пользу, и ненавидя, с другой стороны, горделивых российских интеллектуалов и материалистов-западников. Вспомним, что исследователи творчества Достоевского считают, что «Записки из подполья» стали отправной точкой творчества Достоевского, начиная с «Преступления и наказания» — первой книги, где Достоевский по-настоящему обрел собственный голос. С этой точки зрения интересен и конфликт между неприятием западничества и осознанием его правоты, оказавший безусловное влияние на этот период жизни Достоевского.
Достоевский так никогда и не написал критическую статью на роман Чернышевского в журнал «Эпоха», которую он обещал своему старшему брату. Возможно, это объясняется тем, что он не мог критиковать справедливые на его взгляд идеи; этим занимались герои его романов. Черпая вдохновение не в логике, а в воображении, он предпочитал излагать мысли посредством романов и повестей. Ведь первая часть «Записок из подполья» — повесть длиной с роман; иногда ее издают отдельной книгой.