Другие времена

Но, к радости всех читателей и к печали этого следователя, уже вышедшего нынче на пенсию, но не оставившего полюбившегося ему дела сохранения чужой собственности, недостатки Кукуева, предъявленные читателю, были не более тяжкими, чем пристрастие к сливкам Веры Павловны поучительного и несомненно талантливого романа Н. Г. Чернышевского о людях, предуготовивших себя к будущему и видящих его по большей части во сне, но отдельные детали замечающие и наяву.

Следователь же, обратившись к роману сразу после первого знакомства с предварительными материалами следствия, собранными его меньшими братьями, немало удивился, наткнувшись в романе на безапелляционно высказанную мысль «в свойственной автору острой афористической манере» (Пионов-Гольбурт): «Вообще плохое распознать в человеке легче, чем хорошее».

Если «плохое» распознать легче, недоумевал следователь, то как же проникновенный писатель, делегат трех съездов партии и депутат пяти созывов Верховного Совета, не заметил, не распознал, кто перед ним сидит и рассказывает сказки, замешанные на солярке с патокой!?

Афоризм, быть может, и блестящий, но едва ли справедливый, подумал про себя следователь по особо важным делам, и, вернувшись к началу книги, стал вглядываться в великолепный портрет автора, предваряющий текст романа. Нет, усмехнулся следователь, людям как раз свойственно хорошее выпячивать, а плохое прятать, и будь иначе, мы бы, сыщики, без работы остались.

Следователь впервые читал роман в рабочее время по указанию высшего начальства, читал заинтересованно, надеясь найти подробности, которые могли бы ему помочь в ходе следствия и пригодиться на допросах.

Он радовался, например, когда встречал как бы и собственные мысли, выраженные автором лаконично, красиво, в афористической, как всегда, форме: «Люди приходят и уходят, а личные дела остаются».

Любую голову можно дать на отсечение, автор имел в виду не «личные дела», о которых подумал следователь и которые хранятся без срока давности, а те наши личные дела, из которых возникает, складывается и произрастает будущая жизнь, светлая и счастливая, а равно корявая и злосчастная.

Именно туда, в будущее, всем своим нутром был устремлен автор вместе со своим романом и его впечатляющим героем.

Но вот будущее, вожделенное нами в самых истоках шестидесятых годов, наступило в обозримые во всей полноте девяностые годы.

Одной ногой мы вступили в захватывающую дух эпоху Неуловимых Воров.

Второй ногой мы вступили в смехотворную эпоху Политиков Поневоле. Да, да, именно умнейший и от ума своего пострадавший от Николая I Михаил Сергеевич Лунин считал Политиков Поневоле самой смешной публикой, правда, после лекарей тоже поневоле.

Так или иначе, мы вступили в будущее, если смотреть из недавнего прошлого.

Самое поразительное, что Кукуев как раз и оказался человеком будущего, но Кукуев не из романа, а из протоколов следствия и обвинительного заключения, он, как и полагается герою исторической драмы, разыгранной в жизни, а не на бумаге, явился слишком рано, а потому и пострадал и посидел, его время наступило лишь сейчас, он герой нашего времени!

А что ж роман?

Получается так, что роман, а вместе с ним и автор, отвели глаза общественности, заслонив подлинного Кукуева Кукуевым возвышенным.

Реальный-то Кукуев представлял, оказывается, опасность, как затаившийся и ждущий своего часа чумной вирус.

Разве подлинный писатель-патриот не обязан был подметить, разглядеть, записать и кого следует предупредить? Умел же он, когда надо было, и подметить, и кого следует предупредить!

И не надо забывать, что в Уголовном кодексе нашей страны еще никто не отменял и не принижал значения статьи о недонесении, обжившейся в своде Законов еще с легкой руки Великого Петра…

Казалось бы, выводы напрашиваются сами собой, но – нет, нет и еще раз нет!..

Сочинители возвышенных произведений, как бы вредны они для общества ни были, не должны подвергаться уголовному преследованию.

Не должны!

Ну разве что в самых что ни на есть отдельных случаях.

Только как исключение.

При этом совершенно непреложно должно быть исключено предварительное заключение под стражу, это раз, а во-вторых, статьи приговора должны категорически исключать применение такой бесчеловечной санкции, как конфискация имущества сочинителя возвышенных сочинений.

Конечно, нельзя исключать, что преследование за сочинение возвышенных произведений рано или поздно начнется, хотя это, скорее всего, дело отдаленного будущего.

Какие к тому предпосылки?

Есть ли они?

Есть.

Да еще какие!

Главная предпосылка лежит на путях сближения гражданского общества и религии, так сказать, на путях чаемого вдруг всеми движения к храму.

Продвигаться по этой дороге можно лишь путем исполнения заповедей.

Придет время, и заповеди типа: «Горе вам, соблазнившим малых сих» будут положены в основу правовых законоположений. Тогда-то и начнут – и по делу! – преследовать по всей строгости закона соблазнивших «малых сих».