Другие времена

Иван Данилович явился к Вербицкой чисто выбритый, в черном парадном костюме с орденскими планками.

Должно быть, от волнения он говорил военным, уставным языком.

– Разрешите доложить, – рапортовал он, – чепе, имевшее место сегодня утром с учащимися, расквартированными в нашем доме, ликвидировано. Виновные признали свою ошибку и серьезно предупреждены. Дирекция в моем лице приносит вам глубокое извинение.

Нина Сергеевна была в отличном расположении духа и, глядя на массивного серьезного мужчину, который вел себя, как провинившийся школьник, улыбнулась.

– Оставьте, Иван Данилович, стоит ли говорить о таких пустяках. С кем из нас не бывало в детстве... Я сама, скажу вам по секрету, была довольно озорная девочка. Забудьте, прошу вас, забудьте все. Я же знаю, как у вас много неприятностей и без этой ерунды.

– Благодарю вас, Нина Сергеевна, – растроганно сказал директор и, уходя, неожиданно для самого себя поцеловал руку Вербицкой, чуть оцарапав при этом свой толстый нос о большой камень на холеной руке актрисы.

За ужином были Кайратовы. Взглянув на Святослава Викторовича, Вербицкая не узнала его. Вместо серебристой горизонтальной бородки у профессора был жесткий и плоский подбородок.

– Святослав Викторович! – неосторожно воскликнула Вербицкая. – Что это?! Зачем? Уж не снимаетесь ли вы в кино?

Коричневые глаза Елены Юльевны потемнели, а профессор сделал округлый жест маленькой пухлой рукой в сторону жены.

– Это все Ленушка хочет, чтобы я был молодым. Однако бороды нынче носят юноши, а бреются старики. А вам не нравится мое новое обличие, Нина Сергеевна?

И здесь на Вербицкую напал приступ опасной откровенности, которую так не любил Артемий Павлович, когда она могла сказать любому, самому значительному лицу, все, что о нем думает, с безжалостной прямотой:

– Не нравится! – воскликнула Вербицкая. – Да что тут может нравиться, Святослав Викторович?.. Раньше в вашем лице было своеобразие, что-то от старого московского интеллигента, а теперь, простите, вы похожи на бывшего лабазника.

Тут Нина Сергеевна остановилась, поняв, что сказала что-то неприличное.

За столом стало тихо. Елена Юльевна, опустив голову, стучала ножом по пустой тарелке, а Святослав Викторович, придя в себя, мягко сказал:

– На лабазника?.. Что же, весьма возможно. Дед мой держал скобяную лавку и никакого отношения к старой московской интеллигенции не имел. Однако, разрешите, лучше я расскажу вам о выборах в наше правление охотников.

Рассказ получился скучный, слушали его вяло, а Вербицкая думала: «Черт же меня дернул назвать его лабазником, когда сейчас все хотят быть потомками Рюриковичей».

Назавтра рано утром Кайратовы уезжали, и после ужина Вербицкая обменялась с ними телефонами.

– Очень рад был познакомиться, очень, – кланялся Кайратов.

– Обязательно будем встречаться, – поцеловались дамы, а Нина Сергеевна подумала, что, наверное, она никогда не увидит в Средневолжске Кайратовых. И дело совсем не в случае с «лабазником». Опыт подсказывал ей, что встречи и знакомства в санаториях и домах отдыха не имеют интересных продолжений, когда люди возвращаются к своим очень разным занятиям.

С утра опять шел дождь. Унылый, бесконечный, Вербицкая в своем номере работала над ролью Людмилы. Она читала ее то целиком, то по кускам. Отдельные сцены пьесы радовали, другие приводили в отчаяние, и она удрученно выкрикивала: «Не будет!», «Не будет!»

К двенадцати часам она устала и решила выйти на улицу. Пусть дождь, пусть снег, надо подышать воздухом.

Взяв зонтик, она вышла в коридор и, все еще ощущая усталость, не спеша направилась к вестибюлю. У самого вестибюля она остановилась и невольно приоткрыла дверь в холл.

То, что она увидела, ударило ее в сердце.

На креслах, обитых красной кожей, сидели вчерашние мальчишки и девчонки в обыкновенных, ничуть не экстравагантных одеждах. Не было среди них только мальчика с очень светлыми глазами.

Посередине холла в величественной позе, выгнув свою красивую длинную шею, гордо распрямив еще по-девичьи узенькие плечи, стояла рыжая Лида Савельева.

– Дети, – сказала она глубоким и низким шепотом, удивительно похожим на знаменитый шепот Вербицкой. – Дети, – еще понизила она шепот, и он был слышен во всех уголках холла, – дети, сейчас же прекратите это!

Мальчишки и девчонки, сидевшие в креслах, дико захохотали, засвистели, а рыжая девчонка, став, казалось, на голову выше, двинулась так, будто хотела смести все со своего пути. Приняв позу трагической актрисы, она выбросила вперед королевским жестом правую руку и загремела могучим голосом (откуда у этой пигалицы такой голос?!):

– Я – Вербицкая!.. Я заставлю вас слушаться меня!.. А ты, ты... ты! – показала она на нескольких ребят. – Вы больше не будете жить в этом доме! Это говорю вам я – Вербицкая!

– Ура!.. Ура!.. Точная копия, – заорали мальчишки и девчонки.

В ужасе, гневе, стыде, что ребята могли увидеть, как она подглядывает за ними, Нина Сергеевна побежала к себе в номер. Нет, она хотела бежать – и не могла.