Другие времена

— Но как же понять? — волновалась ТАСС.— Хорошо, я пойду в кадры.

Кадры прочли некролог Погарского, сравнили его с данными, имевшимися в личном деле старшего экономиста, сказали: «М-м-м» — и спрятали оба документа в железный ящик.

— Все! Идите, товарищ ТАСС, — сказали кадры, впервые так назвав Тасю, что было серьезной служебной ошибкой. — Идите, — повторили кадры, — надеюсь, вы умеете молчать?

Это было единственное, чего не умела Тасенька-ТАСС, но это не было отражено в ее личном деле.

Минут через десять в комнате Погарского появился технолог Плотников, один из близких его друзей.

— Здравствуй, Витя, — сказал Плотников. — Как ты себя чувствуешь? У тебя ничего не болит?

— «Скоро вот и я умру и буду нем», — мрачно продекламировал Погарский.

— Ну зачем же ты, зачем? — испугался Плотников. — Жизнь так хороша, увлекательна... На днях будут фигурное показывать, а потом многосерийку. Говорят, это...

— Извини, — перебил Погарский. — Жизнь коротка...

До самого обеда Погарского не оставляли в покое. Прибежала Ниночка-кнопочка с букетиком фиалок.

— Спасибо, — грустно улыбнулся Погарский. — Рассматриваю как венок на гроб.

Ниночка вся в слезах выскочила из комнаты. Пришла застенчивая библиотекарша Валя. В руках она держала книгу, завернутую в газету.

— Сименон,— таинственно сообщила она. — Дефицит, отвлекает от повседневной жизни.

— Нет, жизни иной нет, — вздохнул Погарский.

В обеденный перерыв, едва только Погарский появился в столовой, очередь расступилась, и все стали кричать:

— Виктор Павлович, проходите вперед! Виктор Павлович, вам без очереди!

— Благодарю, в сущности, мне теперь ничего не нужно, — сказал Погарский и съел бифштекс по-деревенски, салат, блины и выпил кофе с молоком.

После обеденного перерыва к Погарскому пришел предместкома Седельчук. Они не очень ладили, но сейчас Седельчук был вежлив, как дипломат, и внимателен, как врач из платной поликлиники.

— Виктор Павлович, — любезно сказал Седельчук, — если вам нетрудно будет, зайдите в местком, есть интересные путевки, для вас семьдесят пять процентов скидки.

— Если буду жив, зайду, — скорбно вымолвил Погарский.

И грубоватый Седельчук смахнул слезу:

— До ста лет вам жить.

Перед самым концом работы к Погарскому явился Павлик.

— Товарищ Погарский,— отрапортовал он. — Вадим Вадимович приказал отвезти вас домой на его машине.

«Какие милые, чуткие люди», — думал Погарский, покачиваясь на мягком сиденье «Волги» управляющего.

Эта мысль долго не оставляла его, но вечером к ней прибавилась другая. «А почему они такие милые и внимательные? — стал размышлять Погарский. — Наверно, не только потому, что они прочли некролог? А может быть, они что-нибудь заметили во мне? Какие-нибудь следы болезни? Признаки физического разрушения?.. Может быть, и некролог я написал не ради шутки?.. Что-то подсознательное толкнуло меня?..»

Подойдя к зеркалу, он стал внимательно рассматривать свое лицо: зрачки слишком расширены, под глазами коричневые пятна, щеки запали... Раньше никогда этого не было. Да-да, какие-то признаки... Вот и аппетита нет. Ноги плохо держат... Полежать, что ли?..

Он улегся на диван, раскрыл детектив, принесенный библиотекаршей Валей, и почувствовал, как заныл копчик.

«Чушь какая-то!» — подумал Погарский и повернулся на бок. Боль в копчике прошла, но дыхание стало прерывистым и затрудненным. Погарский встал, сделал несколько приседаний, круговых движений руками. Дыхание нормализировалось.

«Молодец! — похвалил он себя. — Другой бы раскис, а я...» Тут кольнуло в сердце.

— Вздор! — громко произнес Погарский. — Вздор! — но в сердце продолжало колоть.

«Надо отключиться», — решил Погарский и позвонил по телефону рыженькой Маринке, веселому существу, с которым он встречался раз в месяц.

— Алло! — ответил заспанный голос.

— Марихен, это я! — с наигранной бодростью сказал Погарский.

— Витек! — засмеялась Маринка. — Откуда ты, из Буэнос-Айреса или Монтевидео?

— Какой вздор! — рассердился Погарский, забыв, что неделю назад он говорил рыженькой, что его посылают в командировку в Южную Америку и он вернется не раньше, чем через месяц.

— Нашли более перспективную личность? — еще громче засмеялась Маринка.

— Нет, — сказал Погарский и вдруг, неожиданно для себя, прибавил: — Кажется, я заболел... Сердце...

— Ой! Не смеши, придурок! — закатилась смехом Маринка.— У тебя сердце?.. Расскажи новый анекдотик.

Погарский угрюмо молчал.

— Ну, ну, — наседала Маринка.

— Нет у меня анекдотов! — мрачно сказал Погарский.

— Темнишь! — обиделась Маринка. — Понимаю, сначала ты расскажешь этой корове Люське, а потом она все переврет!..

— Нет у меня анекдотов! — разозлился Погарский.

— Ну и черт с тобой!.. Что же ты мешаешь человеку спать?! — и Маринка положила трубку.

«Дуреха, — подумал Погарский. — И эту рыжую амебу я водил на концерты Анны Герман и кормил в «Европейской» цыплятами табака».

Должно быть, от злости боли в сердце прекратились, но вдруг засвербило в правой части живота.

«Кажется, там печень?» — подумал Погарский и позвонил тихой Тоне, с которой встречался раз в три месяца, и только в необщественных местах.