Я обернулся было, но Марина, заметив это, резко отвернулась от меня, да так, что её взметнувшиеся волосы снова полыхнули огнём, обида, видимо, была сильной. Сделать что-нибудь было уже нельзя и я, засовывая карту в планшет, рванул вслед за Олегом к своему самолёту. Он, кстати, ни словом, ни взглядом не отреагировал на эту ситуацию, молодец.
— Товарищ старший лейтенант! — тут же поймал меня на нашей стоянке Мишка, — самолёт к боевому вылету готов! Мотор работает исправно, горючее заправлено полностью! Подвешены две бомбы по двести пятьдесят килограммов, взрыватели мгновенного действия! Боекомплект пушек и пулемётов полный, эрэс нет! Докладывает механик самолёта младший сержант Веденеев!
— Спасибо, — ответил ему я и пошёл вокруг Ила с предполётным осмотром вместе с Олегом. Так, струбцинки с элеронов сняты, колёса накачаны одинаково, амортизаторы осажены тоже одинаково. Внимательно осмотрел подвеску бомб, кок винта и сам винт, лючки на капоте и контрольную шпильку на крышке переднего люка, трубку Пито, хвостовое оперение и костыль. Олег шёл за мной, повторяя все мои действия, и когда я потянулся расписываться в журнале, одобрительно кивнул головой.
— Помоги, — попросил я Мишку, накидывая на себя парашют и, застегнувшись с его помощью, полез в кабину. Уселся поудобнее, поставил ноги на педали сразу, пристегнулся плечевыми и поясными ремнями, воткнул вилку шлемофона в гнездо радиостанции и, зажав его барашками, погнал предполётный осмотр кабины слева направо. Всё было в норме, приборы молчали, двигатель-то ещё не был запущен, хотя аккумулятор я включил, проверил звуковую и световую связь со стрелком, да посмотрел на склонившегося надо мной Мишку. Он, чуть застеснявшись, показал мне на ЭСБР — электрический бомбосбрасыватель, и сказал:
— Бомбы будут сбрасываться по две, но вы уж, товарищ старший лейтенант, тут же и механический дёргайте. А то мало ли что. Вдруг одна отцепится, вторая нет.
— Обязательно, — уверил его я и тут же по радио прозвучала команда к запуску. Мишка помог мне запустить двигатель и спрыгнул на землю. Я внимательно прислушался к рёву мотора, но ничего лишнего в нём не было, так что оставалось только спросить у Олега, готов ли он, да начинать выруливать, потому что наши уже все начали.
Мы, все девять самолётов, выстроились на старте друг за другом попарно, в порядке очерёдности, я последним, так же по очереди доложились о готовности и замерли в томительном ожидании команды.
— Взлетаем! — наконец раздался в шлемофоне голос Воронцова, первая пара дала по газам, а я потянулся закрыть фонарь и вдруг увидел справа от себя бегущую к нам Марину. Она остановилась метрах в пятнадцати от самолёта и принялась оттуда махать нам, что-то крича мне при этом. Чёрт, чёрт, чёрт!
— Вот что за дура московская, — голос Олега в наушниках был спокоен и злобен. — Она бы ещё с пустым ведром сюда прибежала. Я в приметы не верю, но это уже через край. Командир, ты в своём уме?
Я промолчал, не став отвечать, да и что я мог ему ответить, а внутри меня всё ёкнуло, да в глубине живота поселился липкий холодок. Я вдруг, как будто это было только что, припомнил и свой сон про чёрную собаку, и утреннее бритьё, и поездку на грузовике до КП, и все свои фото тоже. И как-то всё это вместе сложилось так, одно к одному, что накатила какая-то мгновенная чёрная безнадёга, а в голову полезло мерзкое предчувствие чего-то плохого там, впереди. Но я нашёл в себе силы помахать Марине в ответ, улыбнулся ей во все зубы так, чтобы она это увидела, а потом её за руку потащил в сторону подскочивший к ней Мишка. Он кричал ей что-то в лицо и волок за собой без жалости и я, в который раз уже вздохнув, снова отвернулся от неё, да что ж такое сегодня.
Последняя передо мной пара пошла на взлёт, я дал им оторваться, записал время вылета в планшет и дал газу сам, а все эти предчувствия тут же вылетели у меня из головы, работать надо, некогда. Единственный плюс, что хотя бы Воронцов этого не видел, суеверный наш, пусть это будет только на моей совести.
Потом мы быстро собрались в кругу над аэродромом и пошли на запад двумя четвёрками, одна за другой, я последним. Пока шли, я внимательно следил за молодыми, помня свои обязанности, но ничего нового не увидел, повадки каждого я уже знал. Ну, разве что Никитин болтался в строю чуть больше обычного, но поправлять его по радио голосом было ещё нельзя, нужно было соблюдать радиомолчание, это уже потом, рядом с целью или по пути домой.
Над линией фронта к нам прицепилась четвёрка маленьких и все вместе мы пошли дальше на запад. Воронцов, ради хоть какой-то скрытности, вёл нас метрах на пятидесяти высоты, опускаться ниже было уже опасно, стоило учитывать и перегруз, и умение молодых, а Яки начали нарезать свои зигзаги чуть выше. Вот на обратном пути мы будем улепётывать на настоящем бреющем, метрах на десяти-двадцати от земли, кто во что горазд. Будем к ней прижиматься как к родной, хотя и не дай бог, конечно, но спокойно уйти нам вряд ли дадут, стоило смотреть на вещи трезво.