Другие Звезды (СИ)

— Не зря, — покачал головой тот, — но запрет на полное погружение в такой работе я ввёл сразу же после выхода из него, так что не зря, системный искин согласился с моими доводами и зафиксировал полный запрет отныне и навеки. Во всяком случае, я на это надеюсь, Анастасия. Со стороны будем изучать историю, тем более что исчерпывающей информации теперь хватает более чем. Так что я всего лишь пытаюсь прийти в себя, Анастасия более недовольна моим поведением, чем вашим, вот и всё, хотя тут комплексное недовольство, скорее всего, ну да она сама об этом вам скажет. А по поводу вашей судьбы — могу только поприветствовать такой настрой, это правильно, человек должен сам её определять, но и спешить тоже не надо, хорошо? Прошу вас не давать воли эмоциям, так будет разумнее. Вести вас за ручку по жизни я не могу и не буду, но и кидать в неё вот так, с размаху, тоже не следует, за три месяца можно многое успеть. Но это моё мнение, у Анастасии есть какие-то задумки на ваш счёт, я в них не очень осведомлён, спросите сами, хорошо? А я пока, с вашего позволения, отдохну, всё же посттравматическое стрессовое расстройство — это не шутки. Нас с вами от него подлечили, конечно, но как в ваше время с ним справлялись — ума не приложу.

— Конечно-конечно, — заторопился Олег, да и я закивал головой, как китайский болванчик. Профессор-то теперь не просто так, он этой своей выходкой из любопытства стал нам, можно сказать, поневоле братом по оружию, пусть он и не предвидел, и не хотел этого. Но вот так просмотреть, попробовать на вкус чужую жизнь человеку нынешнего времени, и не просто жизнь, а сполна прочувствовать всё горе войны, плена и смерти, я даже вздрогнул, это многого стоило. — Отдыхайте, Александр Андреевич, смело, мы пошепчемся ещё чутка и всё.

Профессор, благодарно кивнув, развернулся на своём сиденье лицом к лобовому стеклу и откинулся на спинку кресла, а Олег куртуазным жестом пригласил Анастасию пересесть к нам, что она и соизволила сделать. Но больше для того, чтобы профессора не беспокоить, чем из желания поговорить.

— То есть к нам претензий нет? — сразу же взял быка за рога Олег, — а чего тогда дуетесь? Может, улыбнёмся друг дружке, поцелуемся, да поедем спокойненько домой, ужинать? Как вам такой план, а?

— План хороший, — кивнула ему Анастасия, — а поцеловаться с Димой можете, он не против.

— Нет, спасибо, — серьёзно отказался Олег, — может, по пьяной лавочке когда-нибудь и да, а так нет, пусть не мечтает. Но, если без шуточек, то не хватает вам, Анастасия, ухваток нашего замполита. Он бы уже и собрание организовал, а то и товарищеский суд, от настоящего бы постарался отмазать, где конкретно бы объяснил, в чём мы неправы и как мы будем это искупать. Представление бы задержал, для начала, потом отпустил, потом догнал бы и выговор воткнул в личное дело, потом подумал бы и переправил его на строгий, там вариантов масса.

— Хорошо, — пожала плечами Анастасия, — Дмитрий, вытащите свой брелок, пожалуйста.

Дима судорожно сунулся в карман брюк и вытащил на всеобщее обозрение небольшую фигурку на цепочке, это были две птички, выполненные в рубленой рунной технике, и сидели они, прижавшись друг к другу правыми плечами, головами в разные стороны, так что брелок немного походил на царский герб. Только не орлы это были, а вроде бы вороны, ну тут я мог легко ошибаться.

— Хугин и Мунин, — показала пальцем на них Анастасия, — вороны Одина. Хугин — память, а Мунин — мысль. Ничего не хотите по этому поводу Дмитрию сказать?

— Да нет, — переглянувшись с Олегом, ответил я, — а должны?

— Ну, как же, — непонятно чему улыбнулась Анастасия, — викинги, многовековой ужас Европы. В конце десятого века даже в молитву об избавлении добавили мольбу о спасении от ярости норманнов. Де фуроре норманнорум либера нос, Домине, если я ничего не путаю. И было отчего — крайняя, патологическая жестокость викингов, даже на фоне раннего средневековья, когда этим никого особо было не удивить, но вот у них получилось же, всякие там кровавые орлы, хеймнары, это когда заклятому врагу отрубают руки и ноги, но умереть не дают, лечат раны, чтобы потом вдоволь поиздеваться над человеческим обрубком, первые убийства в семь лет от роду, как повод для гордости, что вы мне на это скажете?

— Нехорошие люди, — мрачно ответил я, уже понимая, куда она клонит, но не соглашаясь с ней.