Другим путем

Из рассказа Львова выяснилось, что, так как в дивизии еще не назначили кассира, он поехал сам получить деньги на жалованье по всей дивизии и на приварок для нижних чинов. Ему ответили, что денег нет. Львов сунул в нос телефонограмму. Ему ответили, что ошиблись. Он пошел к начальству. Начальство развело руками. Львов снова извлек на свет божий телефонограмму. Начальство извинилось: бывает. Плюнув на все, Львов пошел к генералу. Генерал приятно улыбался, клялся разобраться и наказать, но денег не давал и даже отказывался назвать сроки, когда они точно будут. Львов уже собирался вернуться не солоно хлебавши, когда к нему в коридоре подлетел какой-то невнятный интендант и шепнул: скажите, что возьмете восемь десятых от суммы. Деньги отыскать можно, главное, чтобы всем хорошо жилось…

Львов поинтересовался, от чьего жалованья надо «отъесть» эти самые двадцать процентов, чтобы нашлись деньги? Ему ответили, что это – уже внутреннее дело дивизии. Полковник пошел заново и сказал так, как советовал интендант. Деньги нашлись. Дальше он помнил плохо. Вроде бы летели по кабинету чьи-то выбитые зубы, вроде бы чья-то кровь мазалась по столешнице и кто-то орал дурноматом, зажав то место, которым размножаются ворюги-снабженцы, потому что именно туда угодил подкованный каблук сапога…

Сообразив, что такого погрома ему не простят, Львов кинулся в дивизию, четко понимая: оттуда как с Дона – выдачи нет. И вот он теперь здесь…

– Понятно, – сообщил Анненков и велел собрать сотню казаков. – Жди, – бросил он Львову. – Я поехал беспорядки поощрять…

Появление Анненкова армейское казначейство встретило с восторгом. На его подчиненного полковника Львова тут же посыпались жалобы, претензии и обвинения. Присутствовавшие при этом жандармы молчали: казнокрадство было известным бичом Российской империи, но полковник и в самом деле перегнул палку. Мыслимое ли дело: три сломанные челюсти, один пробитый череп и бог знает сколько переломанных рук и ребер – врачи еще не закончили. И в довершении всего – мошонка, отбитая настолько, что доктор, покачав головой, сообщил, что не знает, удастся ли ее сохранить…

Анненков слушал, напустив на себя покаянный вид, кивал и обещал разобраться. Осмелевшие казначеи увеличили поток жалоб, расписывая разбитые часы, сломанные чернильные приборы, разорванные ведомости и отчеты. Анненков дослушал все жалобы, а потом положил руку на эфес шашки.

– Ну, так… – он вдруг резко и оглушительно свистнул.

Коридоры наполнились шумом и топотом сапог. В казначейство влетели казаки.

– А что это? – поинтересовался слегка побледневший жандармский ротмистр. – Казаки зачем?

– Я же обещал разобраться, – успокаивающе улыбнулся Анненков, но от его улыбки мог успокоиться разве что слепец. Или покойник… – Вот и разберусь… – и уже обращаясь к казакам: – Жандармов не трогать!

Казаки разлетелись по казначейству, выдергивая из-за столов всех, кого только находили и тащили во двор. Во дворе каждого вытащенного, под угрозой нагаек и шашек, заставляли лично съесть все свои доносы и жалобы. Экзекуция дополнялась тем, что пока жертва давилась бумагами, остальные служащие казначейства нараспев, точно дьяконы в церкви, заунывно повторяли библейские тексты: «Не укради!», «Не возжелай достояния ближнего своего!», «Если глаз твой соблазняет тебя – вырви его вон!».

Во время этого театрализованного представления Анненков очень спокойно, но достаточно громко, чтобы слышали казначейские, изложил жандармскому ротмистру, что налицо попытка диверсии против армии – воровать деньги казначейских явно надоумили германские шпионы. И он готов это доказать: достаточно полковнику Львову, мастеру разведки, тщательно допросить служащих военного казначейства, как…

Что «как», ротмистр не дослушал, сломавшись от душившего его смеха. Отдышавшись, он заверил грозного генерала, что предпримет самое серьезное расследование данного прискорбного случая, раскрытого исключительно благодаря решительным действиям георгиевского кавалера полковника Львова, его непосредственного начальника генерала Анненкова и его сослуживцев – казаков из отдельной штурмовой Георгиевской патроната Императорской фамилии дивизии…

Отправив казаков с полученными деньгами в расположение, Анненков ринулся к генералу Татищеву. Илья Леонидович благоволил Анненкову и где-то даже сожалел, что ему не придется воевать в такой великолепной дивизии, как штурмовая Георгиевская. С Борисом Владимировичем у них завязались вполне приятельские отношения, и, когда Анненков рассказал Татищеву обо всем происшедшем, тот долго смеялся, а потом побежал в свою очередь первым поведать об этом казусе императору Николаю.

Император характер имел легкий и посмеяться любил. Поэтому, когда Татищев, не любивший казнокрадов, благо немалое состояние позволяло не красть самому, в лицах описывал Николаю II все случившееся в военном казначействе, тот смеялся как ребенок. Он снова и снова заставлял адъютанта повторять особо понравившиеся моменты, и Татищев с удовольствием пересказывал, добавляя все новые и новые подробности.