Другое человечество. Здесь кто-то побывал до нас...

Это было время, когда казалось, что все существующее в мире может быть постигнуто при помощи усилия человеческого разума. Надо лишь правильно выстроить теорию. Теория эволюции в устах Дарвина и его последователей возникает не только как акт торжества науки, но и как мощный выпад в сторону Церкви с ее в тот момент весьма негибкой и закостенелой версией творения человека.

Дарвин пропел гимн человеку как венцу долгой борьбы за выживание, его самостоятельности и историческому мужеству, а не как чему-то, сотворенному некой сторонней силой – Богом. У Дарвина человек выступил именно победителем – и это было приятно: «Человек распространился значительно шире, чем любые высокоорганизованные формы, и все остальные отступили перед ним. Он открыто обладает этим несомненным превосходством в своих интеллектуальных способностях и социальных привычках».

Дарвинизм не оставлял места Богу. На том месте, где в креационизме стоит Бог, у Дарвина и его последователей стояло его величество Время. Точнее, очень и очень много времени, необходимого для эволюции, для успешного перехода одного вида в другой. Время решает все, не оставляя ни места, ни возможности для какого-то потустороннего вмешательства. И хотя сам фактор времени может быть рассмотрен как чудесный, а акт творения человека может быть растянут на миллионы лет, в тот момент такого объяснения Церковь еще не предоставляет. Тем очевиднее становится изящество дарвинисткой теории поэтапного происхождения человека. И хотя выход трудов самого Ч. Дарвина научной публикой первоначально вообще не замечается, но само ниспровержение закостенелых подходов в век просвещенного разума казались вполне своевременными. Теперь для свободомыслящей научной публики нужна была лишь новая теория – ею и становится дарвинизм.

Защитники и последователи

Основным проповедником дарвинистской теории становится Эрнест Геккель (1834–1913) из Германии. В сущности, именно он дал реальный толчок к самым жестким спорам вокруг теории эволюции и, стремясь выстроить логическую цепочку аргументов, выступил с целым рядом статей против оппонентов дарвинизма. Его самой популярной работой становятся «Загадки природы» («Weltr"atsel»), опубликованные в 1899 г. Книга быстро стала бестселлером не только среди ученых, но и среди самой разнородной публики, так или иначе интересующейся загадкой собственного происхождения. Лишь в первый год было продано более ста тысяч экземпляров книги, что можно считать колоссальным успехом по тем временам. Позже последовали девять переизданий и перевод «Загадок природы» на 23 различных языка мира.

На этом генеалогическом древе развития, нарисованном Геккелем, человеку отведено место на самой кроне – как истинному «венцу творения». Чуть ниже него идут горилла и орангутан, а шимпанзе следует еще ниже, что противоречит современным теориям. У самых корней – амебы и одноклеточные. Такая схема была призвана доказать, что человек является логичным завершением очень долгого процесса эволюции

Под влиянием работы Геккеля во многом формировалась английская школа антропологии, стоявшая на позициях полигенетизма (одновременного развития человека в нескольких центрах на планете), представителями которой, в частности, были сэр Артур Кис и Раглес Гейтс. Чуть позже его влияние распространилось на французских (школа Брока) и американских антропологов.

Геккеля отличала безусловная приверженность научным методам познания, которым он был буквально фанатично предан. Тем не менее, он всегда был романтиком по натуре и кропотливым ученым по своим методам работы – не случайно Геккель посвящает второй том своей «Общей морфологии» Дарвину, Ламарку и Гёте. Геккель, по сути, расширяет теорию Дарвина, встраивая ее в более сложную схему новых представлений о мире, которая возобладала в то время. Мир не только познаваем, но может быть и особым образом прочитан, постигнут буквально как математическая схема. Существует и внутреннее единство этого мира, идею которого выражал распространяющийся в Европе монизм, который, по мнению самого Геккеля, включал «всю обитель человеческого познания» [182]. Вероятно, именно романтизм Геккеля толкал его порой на самые невероятные выводы и построения.