Другое небо

Вот умер я, никто и не заметил,
что умер я, как я не замечал,
что умер он, она, другие люди.
Все заботы наши
обращены на нас самих,
на тех,
кто мы и есть.
Попробуй отними, её, его,
до остальных нам дела
нет.
И нет предела
роднее нам, чем любящее тело,
а смерть — достойная запоминанья весть,
и грустный повод,
коснись её, как оголённый провод,
она…
отбрось её, забудь, не лезь.
Ну, нет меня! мир не переменился,
ну что такого, ничего
особенного, просто провалился
туда один, ещё на одного
её строи прибавились. А сверху,
на полтора аршина в высоту,
гремит подобно фейерверку
чужая жизнь, сверкает на лету.
Куст беленький качается и дети
не вылезают из воды,
и нет как будто бы на свете
безмолвия и пустоты.
Нет места для меня, а вам, кто не был,
достанет воздуха, свободы и тепла.
Благослови вас это небо
и то, которому Земля мала.

* * *

Одинокие мы, одинокие
головы над тротуарами…
Девушки проходят голоногие,
девушки, томящиеся парами.

В воздухе сиреневом угаснувшем

ветви зеленеющие плавают.
Набухают губы кровью красною —
розовые голуби двуглавые.

Над мостом, над бедными предместьями,

медленно Медведица затеплится,
медными лучами в перекрестии
смерти отодвинутой и сердца.

В этом дне такое было небо,

топкое, на площадях уснувшее,
что разгуливать опасно было мне, Бог
обок шёл. И к шёпоту прислушивался.

башня «Дания»

«… на свете много есть такого, что недоступно»…

У. Шекспир. «Гамлет»

Я в башню, под названьем «Дания»,
вхожу из среднерусской местности,
в которой изнываю от познания
своей непоправимой бесполезности.

Я вижу переполненные комнаты,

где спят вповалку, пьют и развлекаются.
Там девушка под одеялом скомканным,
луна в окно… и мы в ней кувыркаемся.

Я будто бы учусь в кирпичном домике

скучнейшей, гнилозубой филологии.
На самом деле, все-то мои помыслы
обращены на радости недолгие.

Я чувствую, что милая прелестница

ко мне охладевает, чаще хмурится.
Однажды мы спускаемся по лестнице,
ступенька за ступенькой, к серой улице.

Сугробов осязаемое таянье.

Сосулек убивающихся песенка.
Красавица моя, простая моя,
частит, щебечет что-то резвенькое…

Она — налево, я — на лекции,

но заворачиваю в запах кофе.
Накрапывает дождик. Он, как флексия,
на отглагольной дали, ртутной кровью.

Мне надо уезжать. Пора расстаться мне

с ученьем удручённым и с подружкою.
Я представляю утренние станции,
чай в подстаканнике и небо русское.

Плетни. Заборы. Белые уборные.

И — с поворота рельс — дорога дальняя —
и даль сама — зашмыганная — сорная,
с кирпичной башней, под названьем «Дания».

* * *

Людмиле Шаковой