Другое небо

Похоронная церемония тем временем, по-видимому, завершилась, и шимпанзе стали расходиться. Лео тоже побрел прочь. Шляпу он небрежно держал в одной руке, другой волочил по земле рубашку. Вскоре у ручья остался только Гримски. Мы выждали минут десять и отправились к роще. Казалось, Гримски мирно спит, но он действительно был мертв, и нам пришлось забрать его с собой. Весил он совсем мало, и мы с Бертом отнесли тело в лабораторный корпус для вскрытия.

Через несколько часов небо потемнело, и над северными холмами сверкнула молния. Почти сразу же загрохотал гром и хлынул дождь. Джейн показала рукой в сторону лужайки, и мы увидели, что все самцы исполняют какой-то странный гротескный танец. Они ревели, раскачивались, топали ногами, колотили руками по стволам деревьев, обрывали ветви и хлестали ими по земле. Печаль? Ужас? Радость от того, что Гримски перешел в божественное состояние? Никто, конечно, не мог этого объяснить. Никогда раньше мне и в голову не приходило бояться наших питомцев. Я слишком хорошо знал их и относился как к братьям меньшим. Но сейчас они производили действительно устрашающее впечатление. Такую сцену можно было увидеть, наверно, только на заре времен. Гонцо, Конг, Аттила, Чамп, Бастер, Клавдий и сам папа Лео — все они, несмотря на бешеный ливень, как одержимые продолжали отплясывать свой непостижимый ритуальный танец.

Гроза кончилась так же неожиданно, как и началась, Дождь переместился на юг, а плясуны, крадучись, удалились в рощу, где каждый влез на свое любимое дерево. К полудню снова стало тепло и солнечно, как будто ничего особенного у нас не произошло.

Спустя два дня после смерти Гримски меня снова разбудили рано утром. На этот раз Майк Фалкенберг. Он тряхнул меня за плечо и заорал, чтобы я просыпался, а когда я сел, хлопая глазами, в постели, сказал:

— Чикори мертва! Я сегодня встал пораньше, хотел прогуляться, и нашел ее неподалеку от того места, где умер Гримски.

— Чикори? Но ей всего…

— Одиннадцать, двенадцать или что-то около того. Я знаю. Пока Майк будил остальных, я быстро оделся, и мы двинулись к ручью. Чикори лежала на земле, раскинув руки, но это совсем не походило на мирный сон: из уголка рта у нее сбегал запекшийся ручеек крови, в широко раскрытых глазах застыл страх, пальцы скрючились, превратив ладонь в когтистую лапу. На влажной земле вокруг отпечатались многочисленные следы. Я пытался вспомнить, бывали ли в племени шимпанзе убийства, но ничего похожего на память не приходило. Ссоры, да, и затянувшиеся случаи вражды, и время от времени драки, порой довольно жестокие, с серьезными увечьями. Но такого здесь никогда не было.

— Ритуальное убийство, — пробормотал Пост.

— Или, может, жертвоприношение? — предположила Бет Ранкин.

— Что бы это там ни было, — сказал я, — они учатся слишком быстро и проигрывают всю эволюцию религии, включая самые отвратительные ее моменты.

Нужно будет поговорить с Лео.

— Стоит ли? — спросил Йост.

— А почему нет?

— До сих пор мы не вмешивались. И если мы хотим увидеть, чем все это обернется…

— Сегодня ночью, — сказал я, — папа и его кардиналы набросились на молодую добродушную самку шимпанзе и убили ее. Возможно, сейчас они где-нибудь прячутся и готовятся отправить в обезьяний рай Алису, или Рамону, или двойняшек Анны-Ливии. Я думаю, мы должны решить, стоят ли наблюдения за эволюцией религии у шимпанзе потерь незаменимых членов этого уникального сообщества. Предлагаю позвать Лео и объяснить ему, что убийство — поступок порочный.

— Он это знает, — сказал Йост. — Должен знать, по крайней мере. У шимпанзе не принято убивать.

— Но Чикори мертва.

— А если они считают это священнодействием? — настаивал Йост.

— Тогда мы по одному потеряем всех наших питомцев и останемся в конце концов с двумя или тремя выжившими святошами. Ты этого хочешь?

Поговорили с Лео. Когда они хотят, шимпанзе умеют хитрить, умеют управлять событиями в собственных интересах, но даже самые умные из них а Лео среди шимпанзе настоящий Эйнштейн — не научились лгать. Когда мы спросили его, где Чикори, он сказал, что Чикори теперь человек. Мне стало немного не по себе. Гримски теперь тоже человек, говорил Лео. Мы спросили, откуда он знает, что они превратились в людей, и Лео ответил:

— Они ушли, куда ушел Венделманс. Когда уходят люди, они становятся богами. Когда уходят шимпанзе, они становятся людьми. Верно?

— Нет, — сказали мы ему.

Доказать шимпанзе несостоятельность его логики не так-то просто. Мы попытались объяснить Лео, что смерть приходит ко всем живым существам, что она естественна и свята, но только бог может решать, когда ей приходить.

Бог, говорили мы, призывает к себе свои созданья по очереди. Бог призвал Хэла, бог призвал Гримски, бог призовет когда-нибудь Лео и всех остальных.