Другое. Сборник

Дорога в обитель действительно не была дальней. Лошади, хорошо отдохнувшие за несколько дней, бежали прытко и свежо, равнодушные к тому, что оставалось у них под ногами. Стук колёс заставлял обратить внимание на попадавшиеся частые выбоины. Колея в целом была неровной, узкой, иссохшей и неразъезженной. Почти сплошь по сторонам тянулся боровой лес. В одном месте путь пролегал по мостку из брёвен с настеленными на них распилами. Внизу текла маленькая речушка. Мосток был поднят вровень с подходившею к нему с обеих сторон довольно высокой насыпью, что могло говорить о случавшихся тут опасных разливах.

Быстро наступали вечерние сумерки, так что когда подъехали к монастырю, было уже почти темно.

Приходилось считаться с присутствием у ворот игуменьи. Она, видимо, следила за тем, как бы не потерять из виду двигавшуюся сзади упряжку с Алексом и Аней и теперь, выйдя из кибитки, ждала новенькую. Уже торопясь, Аня страстно прошептала поэту: «Милый! Прощай! Прощай!» и в последний раз прижалась губами к его губам. И губы и щёки обоих увлажнились от её слёз, которых она унять не могла.

Ему было вполне уместно выйти из кибитки первому, чтобы зайти с другого бока и помочь нечаянной спутнице сойти со ступеньки, дав ей возможность за это время хотя бы частью привести себя в порядок.

Удерживая Аню за руку, он подвёл её к игуменье с лёгким поклоном и извинением.

Последовала небольшая перемолвка с нею, когда она, словно войдя в его положение и перекрестив его, удостоила его кроткой благодарности за оказанную услугу и пожелала ему счастливого следования предстоящим дальним путём. Приехавшая с нею повозка, из которой был слышен голос Аниной служанки, болтавшей с кучером, медленно въехала в ворота обители, и туда же, наскоро распрощавшись с Алексом, прошли настоятельница с Аней. Сумерки быстро поглотили их фигуры.

Служанку, скорее всего, отправят в Лепки позже, по окончании процедуры приёма Ани на новом месте, и по возвращении к барыне она, конечно, расскажет обо всём, что знала и чему была свидетельницей, – не только ей, но и – всем дворовым…

«Ну что же! – размышлял поэт об Ане, когда его карета отъезжала от монастыря. – Очень мило и вместе с тем очень смело и дерзко с её стороны… Только всё же – это тюрьма; как жестоко, что девушке приходится поступать в неё и очень надолго, может быть, на всю жизнь. Как это горестно!.. Времени, чтобы довезти её, и вправду у меня ушло совсем немного…»

В густой темноте упряжка двигалась уже медленнее. Лошади перешли на шаг и эффектно всхрапывали, когда их копыта попадали в огрубелую, жёсткую колею. Стук колёс был неровным, и кибитку часто кренило к обочинам. Поддужный колокольчик дёргался и взванивал на разные, разорванные лады, словно бы его одолевала обидная для него дремота и он лишь на короткие мгновения превозмогал её, возвращаясь к своей обычной мелодичности. Спокойно упряжка протащилась только по короткому настилу мостка. Предстояло смириться перед неудобствами тряского передвижения, благо этой дороги уже оставалось, пожалуй, меньше половины.

Тут, однако, случилось то, чего ожидать было никак нельзя. Кибитка стала. Впереди прозвучал посвист, и почти сразу к лошадям из темноты придвинулись два светящихся фонаря. Раньше, они, видимо, были скрыты за полами одежд. Разбойники, а это были они, подступились к бокам фуры, и теперь фонари находились по обеим её сторонам. Алекс не мог бы сказать, что он испуган, настолько их появление здесь было, на его взгляд, неуместным и нелогичным.

Кто-то потянул за скобу дверцы, у которой сидел поэт.

– Пожалте, выйтить… – пролепетал невидимый из-за темноты человек, держа фонарь и направляя его свет в лицо одинокому пассажиру.

Возражать было немыслимо. Алекс сошёл вниз.

– Что имеете, вашество? Мы посмотрим… – в голосе говорившего слышалась издевательская усмешка.

При свете фонаря Алекс теперь мог различить его фигуру и отдельные черты. Это был рослый мужик, с длинною бородой, в шапке и в маске.

Держась пространства сплошной темноты, явно, чтобы не быть узнанным, поблизости от него стоял другой, в сапогах и тоже в маске. Фигурой он показался Алексу схожим с Андреем, но теперь он не выдавал себя ни словом, ни каким-либо жестом.

– Деньги! – потребовал подступивший.

– Вот всё, чем располагаю, – Алекс вынул из кошелька и подал грабителю ассигнации и десятка полтора разменных монет.

Это была небольшая сумма наличности из двух частей: одна – принятая от управляющего, как доля от займа, необходимая для траты лишь в дороге, другая – остававшаяся нерастраченной ранее, та, что не была изъята разбойниками при первой встрече с ними, когда этому поспособствовал их предводитель.