Другое счастье

Агату познакомил с ним Макс, когда она поступила в университет. Знакомство сразу переросло в дружбу.

Рауль не принадлежал к числу студентов, но усердно посещал занятия Херримана и делал серьезные успехи, а также ходил на уроки кое-кого из его коллег, закрывавших глаза на присутствие у них в классе подопечных мэтра.

Рауль был всем обязан Америке, но тяжелое детство сделало его неравнодушным к участи угнетенных. Борьба против войны, сопротивление империалистической политике и сегрегации стали неотъемлемой частью его существования. Забастовщики частенько слушали его пение, оно звучало в первых рядах демонстраций. Очень скоро Рауль вступил в конфликт с законом, оказывая помощь тем, кто пострадал от рук полицейских. Встав на этот путь, он в конце концов ушел в подполье. Как большинство его соратников, он перебрался на Восток, в Нью-Йорк, и стал перебиваться мелкими заработками в Бронксе и на задворках Манхэттена, хватаясь за любую работу и ночуя где попало. Но и по прошествии десяти лет Рауль не излечился от ностальгии по Югу, по ослепительному солнцу. Десять зим на Гудзоне превратились для него в настоящее наказание. Кое-что сэкономив и совершив несколько мелких краж, он набрал достаточно денег, чтобы выйти из тени. Как-то январским утром, когда наступил холод и улицы в Трайбеке покрылись инеем, хотя снег так и не выпал, Рауль собрал вещи и отдал ключ от своей комнатушки приятелю, обещавшему, что кто-нибудь из его друзей обязательно найдет Раулю работу в Сан-Антонио. Преодолев пешком тридцать кварталов, он сел в автобус на автовокзале на 34-й улице.

Рауль навсегда сохранил признательность Херриману. За окнами автобуса опять проплывали, только теперь в обратном направлении, пейзажи страны, а он ломал голову над тем, как не предать память мэтра. Две первые ночи пути эти мысли лишали его сна. Слово «Нашвилл» на дорожном указателе стало для него озарением. То, что сделал для него Херриман, он станет делать для других: он будет отыскивать таланты и выводить их на сцену. Рауль станет музыкальным агентом. Что может быть лучше, чем начать эту новую карьеру в земле обетованной всех влюбленных в музыку!

Начал он с того, что арендовал участок и перестроил находившийся там ангар в зрительный зал, а потом стал заводить знакомства в барах, обещая музыкантам, соглашавшимся у него выступить, позаботиться об их будущем. Он придумал гениальный ход: набрал рабочих-мексиканцев, которые за места на концертах и бесплатные напитки придали его ангару облик огромной гитары. Великих музыкантов Рауль так и не отыскал, его зал так и не стал столь же знаменит, как «Виллидж Вэнгард», на его сцене не играла группа вроде «Муди Блюз», зато его оригинальная архитектура прославилась на всю округу.

– Человек, который сейчас стоит на сцене, – подвела итог Агата, – ни разу не забыл поздравить меня с днем рождения.

Милли смотрела, как Рауль под аплодисменты кладет на стойку микрофон. Она вдруг почувствовала гордость за то, что она здесь в его компании, что он уделил ей столько внимания, когда она выбирала одежду. Вспоминая рассказ Агаты о мэтре, помогавшем Раулю, она дала себе слово в один прекрасный день привезти сюда Джо, чтобы Рауль послушал его фортепьянные композиции.

Рауль вернулся за их столик.

– Сейчас мы споем с тобой вдвоем, – сказал он Агате.

– И не подумаю! – ответила та.

– После того, что я слышал сегодня в своем клубе, я насильно вытолкаю тебя на сцену!

– Кстати, тебе не пора обратно в клуб?

– У нас пока что мертвый сезон, Хосе справляется без меня. И потом, у меня в гостях ты.

Молчание, последовавшее за этим обменом репликами, подсказало Милли, что друзьям, не видевшимся столько лет, есть что сказать друг другу. Ее их разговор не касался. Она сказала, что ей пора позвонить Фрэнку, извинилась и оставила их вдвоем.

Рауль проводил ее взглядом до выхода.

– Невероятно, до чего она на нее похожа! – сказал он. – В клубе слишком темно, чтобы в этом убедиться, но, когда мы вышли на свет, я испытал шок!

– Я была готова к этому. Макс показал мне фотографии. Но все равно, у нее в машине у меня в первый момент было впечатление, что я вернулась на тридцать лет назад и вижу ее призрак.

– Она знает?

– Нет, она ничего не знает. Только то, что я сбежала, и это ей совершенно не понравилось. Теперь она хочет вернуться к себе. Мне надо уговорить ее остаться со мной.

– Когда ты ей все расскажешь, она обязательно передумает.

– Об этом не может быть речи. Ей ничего этого не надо знать. Еще слишком рано.

– Как тебе удалось сбежать?

– Благодаря терпению и наблюдательности.

– Хочешь спрятаться у меня и подождать, пока все успокоится?

– В том-то и дело, что сейчас и так слишком спокойно. О моем побеге не сообщают. В газетах об этом ни словечка.

– Может, они решили оставить тебя наконец в покое?

– Сомневаюсь. У меня есть единственное объяснение: мне готовят ловушку.

– Ты говорила кому-нибудь, куда направляешься?

– Я сама этого не знала, пока не повидалась с Максом.

– Тогда оставайся здесь, это будет верх осторожности.