Другое счастье

– Главное ты уже знаешь. Мы были неразлучны, я преклонялась перед ней, наверное, даже слишком. Мне хотелось походить на нее, быть такой же уверенной, сильной, решительной. Она всегда боролась за свои убеждения, ненавидела войну, подавление, государственный расизм, который следовало бы именовать рабовладением. Твоя мать не терпела несправедливости и лицемерия, презирала продажность, поразившую всю нацию сверху донизу, от отцов нации до уличных копов. В мире политиков процветало взяточничество и насилие. Администрация Никсона совершала массовые убийства, женщины и дети гибли миллионами ради наживы магнатов нашей военной промышленности. Сколько больничных палат можно было бы оборудовать, вместо того чтобы делать бомбу, сколько школ открыть, вместо того чтобы строить танки или вертолеты, сколько социального жилья соорудить на те деньги, которые шли на военные разработки? Слишком ужасные преступления, чтобы, видя их, не хотеть изменить мир! Кем нас только не обзывали: красными, террористами, наивными детьми, утопистами! Мир мы не изменили, зато президентом самой могущественной на свете державы теперь стал цветной. Думаю, твоя мать всплакнула, когда он принимал присягу. Когда нам было столько лет, сколько тебе сейчас, такое невозможно было даже представить.

– Как бы я хотела услышать все это от нее самой! Если бы я знала ее историю, когда была школьницей, то чувствовала бы себя сильнее и меньше сетовала бы на судьбу. Я бы хотела сказать ей перед ее уходом, что горжусь тем, что я – ее дочь, признаться, что, окажись я на ее месте, у меня вряд ли нашлось бы столько отваги.

– Ты должна помнить одно: она была твоей матерью и любила тебя.

Сразу за городом начиналась пустыня. Агата подняла голову. Еще несколько домиков – и пейзаж слился с небом.

Вдали возникла чугунная ограда огромного кладбища. «Олдсмобиль» въехал в ворота. По территории кладбища Милли поехала медленно.

В этом тихом месте бесплодная сушь уступила место зеленым лужайкам, над которыми возвышались надгробия. Ветви огромных секвой отбрасывали на них густую тень. Над асфальтированными дорожками дрожал раскаленный воздух, тишину нарушало только стрекотание цикад.

Милли остановила машину, вышла и поманила Агату за собой.

Они взобрались на холм, миновав несколько рядов могил. На вершине холма Милли остановилась перед белым камнем с надписью «Ханна Гринберг».

Агата притронулась к надписи, опустилась на колени и погладила траву, под которой покоилась ее сестра. Она погрузилась в задумчивость, и Милли с трудом поборола желание положить ей руку на плечо. Здесь, на кладбище, она больше не могла злиться на нее за ложь. Из всей ее семьи осталась только эта женщина. После того как они встретились, Милли больше не чувствовала себя одинокой, как прежде.

– У твоей матери было много недостатков, – заговорила Агата. – Она всегда была упрямой, порой эгоистичной, ее бесцеремонность не имела пределов, но, видит Бог, она была невероятно отважной! Она вступила бы в бой с самим небом, если бы ей не понравился его цвет. За это я ею восхищалась. Все, что она сделала в жизни, хорошего и не очень, было посвящено любви к тебе. Ее целью было, чтобы мир, в котором ты живешь, был лучше ее мира, чтобы твое детство было избавлено от страха перед людьми, от насилия и угнетения, чтобы ты могла вести жизнь свободной женщины, самостоятельно определять свое будущее, чувствовать себя равной с мужчинами. Все свои сражения она вела во имя тебя. Но, бывает, отвага проявляется не в каждом поколении… Умоляю, ради нее, не довольствуйся тихой спокойной жизнью! Борись за идеал! Даже если это будет донкихотством, твои усилия не будут напрасными. Сталкиваясь с чужой болью, не проходи мимо, встретив голодающего, пойми, что твой долг – облегчить его мучения, увидев, что с кем-то дурно обращаются, потому что у него другой цвет кожи, покрась свою кожу в тот же цвет. Тем, кто станет утверждать, будто существует только их Бог, напомни, что это Он сотворил разноцветный мир и наделил его бесконечным разнообразием. Заботься о своем и о чужом достоинстве. Несправедливость и зло распространяются тогда, когда хорошие люди опускают руки. Истинная мерзость – в притворстве и в терпимости к подлости.

Поднимаясь с колен, Агата заметила мужчину, привалившегося к стволу дерева неподалеку. Она сразу узнала его и испытала облегчение, но ее сердце забилось так же неистово, как в двадцать лет. Видя, что он за ней наблюдает, она особенным образом наклонила голову. В те времена, когда им приходилось скрываться, такой жест означал, что к ней нельзя приближаться, и она сама подойдет, когда сможет. Поняв этот знак, мужчина не сдвинулся с места.

– Идем, – позвала Агата Милли, – мне надо присесть.

Она взяла ее за руку и повела вниз.

Устроившись на сиденье машины, Агата опустила стекло и открыла бардачок.

– Что вы ищете?

– Сигареты Джо. Сейчас мне было бы невредно покурить.

Милли пошарила в отделении на дверце, достала пачку и нажала на прикуриватель.

Агата закурила и сделала глубокую затяжку.