Другое утро

– А ты знаешь, сколько лет я в него каждое утро шел? Я в него пятьдесят три года ходил. С тринадцати годов, как в эвакуации были. А ты говоришь… Как приехали в Сибирь, станки прям на лед на озере поставили и работать, работать. Все для фронта, все для победы. Каждая гайка на счету, каждый человек у станка на вес золота. Мне Петр Игнатьич, директор наш, светлая ему память, все твердил: «Ты, Колька, – рабочий человек, себя блюди, рабочий человек всегда нужен». Чуть где недосмотришь – по рукам, по рукам. А ты говоришь… Вот так бы нынешнему, выродку этому, что себе трехэтажную домину выстроил, а завод по кирпичикам развалил, по рукам бы дать, чтоб неповадно было. Нету Сталина на негодяев этих. А ты говоришь…

– Ну, завелся… Ир, ты ему пить больше не давай, а то он устроит еще то веселье, – тоскливо заметил сидевший напротив Антон.

Но было уже поздно. К этому времени Николай Александрович выпил вполне достаточно, чтобы замечание сына принять как вызов.

– А ты, щенок, помолчал бы, когда отец говорит!

Ты кто такой? Ты, Николая Аксенова сын, кто ты такой? Паразит ты, торгаш. Палаток понаставил, жвачкой торгуешь, людям в глаза смотреть стыдно. С выродком этим спелся, в инструментальном цеху склад устроил. Ты хоть знаешь, что такое инструментальный цех? Водку они там штабелями понаставили, а завод им ни к чему. Не нужен завод. Двести лет был нужен, а теперь не нужен.

Они думают, им из Америки все привезут на блюдечке с каемочкой. Им склад подавай, чтоб было куда положить что яз Америки навезли.

– Ну и склад. А что такого? Там охрана есть, дешевле выходит. Подумаешь, инструментальный цех. Мне без разницы, – старался сохранять спокойствие Антон.

– Нет, ты на него глянь! – совсем разошелся Николай Александрович и пролил на Ирины джинсы водку. – Ты глянь, ему без разницы, паразиту! Ему без разницы, что дед и отец на свой завод жизнь положили.

– Ага, твой, как же! – добродушно хохотнул Антон. – Нашел чем гордиться, на дядю всю жизнь пахал и радуется.

– Да кто ты такой, чтоб знать, на кого я пахал! Ты оборудование под бомбами грузил? Ты к станку пальцами примерзал? Ты на ровном месте город по новой поднимал? Нет… И не потянуть тебе такое, потому что я знал, что на Родину работаю, а ты – только чтоб портки покрасивше на задницу натянуть. Хлебнете вы еще! Ох, хлебнете, дерьмократы поганые, жизнь, она об стенку долбанет.

– А ты меня ни с кем не мешай, – тихо, но верно завелся Антон, и Ире стало не по себе от его трезвого, такого же тяжелого, как у старшего брата и отца, взгляда. – Мне что демократы, что аристократы, что коммуняки, что олигархи – все едино. Лишь бы под ногами не путались и взяток поменьше брали. А то каждому дай, и все сукам мало, все мало. И пугать меня не надо. Меня и так пугают. Мало не покажется.

На последние слова Антона неожиданно отреагировал жених, до сих пор хранивший полное равнодушие к спору отца и сына.

– Че, опять? – коротко спросил он у Антона.

– Ну, – мрачно ответил тот. – И опять, и снова.

– А молчишь чего? До конца давить надо гадов этих черножопых, а то со всех щелей как тараканы лезут, – без явной злобы, как нечто само собой разумеющееся, заключил Дима, лениво ковыряя вилкой холодец. – А ты, дядь Коль, не волнуйся, все будет путем.

А вот теперь уже Ире стало действительно страшно.

Если бы Димка был пьян до одури, или выглядел недоумком, или говорил с вызовом и на нервах, это было бы еще ничего. Это можно было бы если не понять, то объяснить.

Но нет, это был молодой, лет двадцати трех, парень, очень красивый в своей белоснежной жениховской рубашке, аккуратно подстриженный, с правильными чертами лица, умным взглядом и спокойной уверенностью в каждом жесте. Ира оглянулась, ища поддержки, но Аксенова за столом не оказалось, а остальные занимались своими делами и на Димкины слова не обращали никакого внимания. Невеста болтала с подружкой, Днмкина мать собирала со стола грязные тарелки, а Николай Александрович продолжал о своем:

– А ты меня не успокаивай, ты вообще бездельник известный, моя бы воля, так я Ольку близко к тебе не подпустил. Бугай здоровый вымахал, а ни образования, ни профессии, живешь – небо коптишь.

– Зря вы так, дядь Коль, – снисходительно заметил Дмитрий. – Я, можно сказать, защитник отечества.

Во, как Серега.

– А вы Серегу и Ваську с собой не равняйте. Не вам чета. Серега по математике в школе первым был, а Васька – токарь от Бога. Даже я ему в подметки не гожусь, – гордо заявил новоиспеченный тесть.

– Ага! – хмыкнул уже подвыпивший Антон. – Серега – великий математик, спора нет. Только вот чего он сдуру в военку поперся? Нормальные люди бегут оттуда, а он по доброй воле поперся. Отправят его, как великого математика, куда-нибудь на севера, лапу с голоду сосать, как медведи. А то и в Чечню, как скотину, на убой.

– Отправят – поеду! – огрызнулся Сережка. – Не твое дело.

Но Антон младшего проигнорировал и показал на Василия, который смирно спал на другом конце стола, положив голову на руки: