– Просто это место напомнило мне одну картинку из старого журнала… Там была похожая терраса с такой же панорамной дверью и мягким креслом возле неё. Камин находился так же справа от выхода и в нём горел огонь. Только на улице лежал снег, а возле ограждения росла небольшая ель.
– Звучит уютно.
– Да… Каждый раз смотря на неё, я всегда представляла, как сижу в кресле и любуюсь этим видом за стеклом, грея свои ноги возле камина и слушая треск огня. В душе наступало такое умиротворение… Словно наш мир изменился и нашёл долгожданный покой.
– Когда-нибудь так и будет, вот увидишь. И кресло, и треск огня, и ель, припорошённая снегом, и долгожданный покой мира. Я обещаю.
– Не нужно ничего обещать. Обещания имеют свойство не исполняться.
Дальше я уже слов не слышал, поднимаясь быстрым шагом наверх по лестнице. Только чувствовал в груди режущую боль, словно внутренности обмотали тонкой леской.
– Эй, полегче, ты куда так несёшься, парень, – появилась из-за угла Кэс, которую я только что чуть не сбил с ног.
Ничего не ответив, зашёл в первую попавшуюся комнату и закрыл дверь. Запястья саднили от наручников и хотелось их разломать, чтобы наконец-то избавиться от этого дискомфорта.
Через мгновение в дверь громко постучали.
– Тебе нельзя находиться в комнате одному! Открой дверь! – прокричала Кэс.
– Выйду через пять минут, – ровным тоном ответил я.
Нужно за это время привести свои мысли в порядок, пока она не подняла здесь шум. Но мой ответ остался не услышанным, так как раздался новый стук.
– Я же сказал, что через пять минут выйду! – быстро подойдя к двери, резко распахнул её. – Ева…
Не заходя внутрь, она вытянула ладонь, в которой лежал ключ от наручников.
– Вот. Можешь снять их.
– Спасибо, – взял маленький железный предмет с её ладони.
Её глаза упали мне на руки и на секунду замешкавшись, она сказала:
– Я сама, – забрав ключ обратно, она ловкими движениями расстегнула замок. – Нужно обработать запястья. Я сейчас приду, жди здесь, – сказав это, она скрылась в другой комнате.
В её голосе не было и тени заботы, он был механическим, словно она выполняла очередную команду. И снова этот взгляд, безразличный и холодный, как самые суровые зимы в Барроу[1].
Вернувшись обратно, Ева зашла в комнату и разложила на прикроватной тумбочке средства для обработки ран: вату, спирт и антисептическую мазь.
– Садись, – оторвав кусок ваты и намочив его спиртом, она посмотрела на меня.
Я буду большим лжецом, если скажу, что собирался отказаться от помощи. Я готов принять её, даже если за этим ничего стоит, и это просто жест человечности, на которую способна только моя Ева.
Запястье жгло, стоило ватке с высокоградусным веществом прикоснуться к поражённому участку кожи. Но я не замечал боли. Склонившись над моими руками, Ева отрывисто, но осторожно, обрабатывала раны, попутно дуя на них. Я смотрел на русую макушку и чувствовал родной запах, которым уже давно пропитались мои лёгкие. Хотел бы я заметить в ней волнение, которому свойственны такие изменения в поведении как: дрожь в руках или неуклюжесть в движениях, в присутствии человека, что тебе небезразличен. Но ничего этого не было. Надежда, найти хоть один знак на какой-то остаток её чувств ко мне, тлела всё больше, постепенно превращаясь в пыль. Я был готов даже на ненависть, только бы не это убивающее безразличие.
– Я оставлю эту мазь тебе, – протянула она тюбик мне. – Обрабатывай ею запястья два раза в день.
Поднявшись, она собиралась уже уходить, как я схватил её за руку, не успев задушить в себе этот порыв. На какое-то мгновение она замерла, но всё же повернулась ко мне.
– Спасибо, – тихо, но твёрдо проговорил я.
Она смотрела недолгим изучающим взглядом и после кивнула:
– Не за что. Только обрабатывать не забывай, чтобы заражения не было.
– Не забуду, – наверно, для одного меня эти слова несли двойной смысл.
Освободив руку из моего захвата, она вышла из комнаты.
[1] Барроу – небольшой город на севере Аляски. Температура зимой может достигать до -48 градусов.
Рано утром, погрузив все вещи в старенькие Додж Дуранго и Кадиллак Эскалейд, так как выяснилось, что все мы не поместимся в одной машине и Лексу пришлось отдать нам ещё одну, мы выехали на трассу ведущую обратно в Нью-Йорк.
– С тебя спорткар, Хант, – всё что он сказал, открывая гараж, где стоял второй внедорожник.
Когда мы подъезжали к заброшенной части города, то видели на уцелевших фонарных столбах висельников. На них висели таблички с пропагандирующими словами, которые принадлежали братству Матери.