Другое завтра. Хроники города, которого нет

Сейчас нас трое. Каждый дежурит на своём посту. Я могу убить их и освободить этих людей, но придут новые. Они всегда приходят. Им нет конца. Они хуже вируса, что губит этот мир.

Пятьсот сорок три раза. Это количество упавших капель на холодный кафель. Я веду счёт. Это отвлекает на короткое время от криков. И от глупых мыслей. Моя цель — найти сестру. Я не могу рисковать. Идти напролом. Иначе я потеряю её.

Раннее утро. Время показывает без пятнадцати четыре. У меня есть семь минут, чтобы вывести двоих, пока эти ублюдки вышли курить. И я начинаю действовать. Достаю заранее сворованный ключ из кармана и иду к первой камере. Там находятся пожилой мужчина с мальчиком. Почему именно они? Да потому что я не хочу смотреть, как умирают старики и дети.

Два поворота и слышен характерный щелчок замка. В камере темно. Только дорожка света коридорной лампы просачивается внутрь. Они жмутся к стене, затравленно смотря на меня. И мне становится не по себе. Они думают, что я совершаю те же страшные вещи, что совершают эти психопаты. Но у меня нет времени объяснять. Я молча иду к ним и освобождаю руки. Они слишком напуганы, чтобы противостоять мне. И я пользуюсь этим. Вывожу их из камеры. Но в коридоре нас уже ждут.

Я не знаю, кто этот старик и кем он был раньше, но он всё понял. Чтобы меня не разоблачили, в этой ситуации был только один выход. И он им воспользовался. Выхватив из кобуры мой нож, он приставил его к моему горлу и приказал мальчику бежать. Парнишка лет десяти, подняв на него свои карамельного цвета глаза, поджал нижнюю губу и усиленно замотал головой отказываясь. Старик что-то прокричал на неизвестном мне языке, и только после этого парень его послушал.

– Спасибо за шанс, – прошептал пожилой мужчина, перед тем как произошло следующее.

Один из шестёрок кинулся вслед за мальчиком, пока другой целился из автомата в старика. Но он не сделал и двух шагов, как повалился наземь с ножом в спине, который метнул в него пожилой мужчина. Тот, что целился, скорее от испуга, чем намеренно пустил серию выстрелов в грудь старика. Его тело пошатнулось и рухнуло вниз. В следующую секунду я всадил пулю в лоб шестёрке и очнулся.

– Прости, я думала, ты некрепко спал, – убрав руку с моего плеча, виновато проговорила Кора.

Комнату наполняли запах стираного белья и звук холтера.

Спина противно затекла, а рука онемела под весом моей головы.

Подняв взгляд, я посмотрел на Еву. Её рука также без движений покоилась в моей, значит, она не ещё не очнулась.

– Ничего, я просто задремал.

– Тебе нужно отдохнуть. Ты уже третий день не отходя дежуришь возле её койки.

– Она скоро очнётся и ей будет лучше, если она увидит знакомое лицо.

– А если нет? Доктор Смит…

– Мне плевать, что там говорил доктор Смит. Она очнётся, ясно? – посмотрев на неё, сквозь зубы процедил я.

– Ясно, – сказав это, она направилась в сторону двери, но затем резко остановилась. – Она может не выкарабкаться. И я не хочу, чтобы тебе было больно. Я хочу, чтобы ты просто был к этому готов.

Дверь захлопнулась, и моя рука сжала кусок простыни, разорвав его пополам.

Olafur Arnalds – 1995 (feat. Dagny Arnalds)

Прошло пять дней. Пять мучительно долгих дней. Я до сих пор вижу её безжизненное тело на операционном столе. Этот непрерывный звук холтера. Сочувствующие лица врачей. Невыносимый запах хлорки.

Она не приходит в себя. Её лицо безмятежно, будто она просто спит. Кажется, дотронься до руки, и она откроет глаза. Улыбнётся своей бунтарской улыбкой и скажет какую-нибудь очередную глупость. Очнётся та старая Ева. Моя Ева, у которой нет этой тяжести в глазах от пережитого. Которая всё ещё верила в этот мир. В меня.

Я не забуду её глаза, когда она ворвалась в комнату для допроса. В них жила двухлетним грузом ненависть. Но боль вызвало не это. Эту ненависть я бы смог пережить. Самое страшное отображалось на её лице. В каждой складке, в каждом сантиметре я видел скорбь. Она словно рана, которая оставила после себя глубокий шрам. И это я не смогу исправить. Это сильнее меня. Это с ней навсегда. Она похоронила не только брата. Ева похоронила себя. Закопала под грудой ненависти, гнева и пустоты, поставив крест нескончаемых страданий.

Мучительно наблюдать за страданиями любимого человека. Но ещё мучительней быть их причиной.

Все эти два года я прокручивал каждое её слово сказанное мне, каждую улыбку и каждый брошенный взгляд. Я прощался. Ведь то, что сделал я, ни один суд не снимет обвинение. Это можно понять, но нельзя простить. И я ненавижу себя за это. Ненавижу каждую грёбаную секунду её страданий. Я как последний эгоист жажду прощения. И за эту надежду ещё больше себя презираю. Потому что не заслуживаю его.