Другого выхода нет

Посещая меня, Джаслин улыбается, интересуется моим самочувствием и успокаивает, что всё идёт хорошо. Собственно, так поступает весь медсестринский персонал госпиталя.

Персонал этот только женский, но этнически очень пёстрый. Многие медсёстры – иммигрантки из стран Азии (китаянки, таиландки, индонезийки и т. д.), но есть и европейки. Все очень обходительные, терпеливые, заботливые, предельно чётко выполняют свои функции. Каждый день в определённое время делают анализы, приносят лекарства, питьё, убирают постель, палату, приносят еду, убирают посуду и т. п.

Если бы я не был иммигрантом из бывшего СССР, возможно, я не очень бы обращал внимание на слаженность и порядок в работе персонала. Но у меня не только хорошие воспоминания сохранились о госпитальной системе в Союзе. Отличия бросаются в глаза постоянно.

Вспоминается, что когда мою маму в Москве по-знакомству (!) поместили в престижную олимпийскую больницу, построенную специально к Московской Олимпиаде 1980 года, за год-два до неё, то два дня мама провела в коридоре, прежде чем её положили в палату.

Увидев маму в палате, в которой без всяких перегородок, на жёстких металлических койках с многогорбыми матрасами лежали не менее 20 женщин, мне захотелось вернуть её в коридор.

Об уходе говорит то, что утром входила медсестра и вместо слов «Доброе утро, дорогие женщины» зычным голосом провозглашала:

– А ну, бабы, вставайте и застилайте свои койки, или вы думаете, что кто-то за вами будет убирать?

Это отдельная история, которая требует, чтоб о ней я рассказал подробнее. Я сделаю это в 4-й главе.

Но сейчас я нахожусь в Канаде, в отдельном боксе тоже хирургического отделения и мамина кровать в больнице не выходит у меня из головы. На моей кровати – пульт, с помощью которого я могу поднимать и опускать матрац и в голове, и в ногах, чтобы принять наиболее удобное положение.

Тут же кнопка для вызова медсестры. На эту кнопку Джаслин указала мне, как только меня поместили в палату:

– Если почувствуешь себя плохо, или тебе что-либо будет нужно, нажми кнопку, и я сразу приду.

Когда меня привезли в палату, то на кровати уже лежала подушечка ярко-красного цвета в форме сердца. Это подарок госпиталя тем, кто перенёс операцию на сердце. Я должен прижимать её к разрезу на груди, когда будет кашель. Эта забота очень неожиданна и невероятно приятна. Я уже не расставался с подушкой, как младенец с куклой.

Она лежала у меня на кровати и уехала со мной домой, когда меня выписали.

Первый день в D3 я провёл в полудрёме, прерываемой периодически навещающей меня дежурной медсестрой. Три раза приносили еду и, через некоторое время, забирали пустую посуду.

Дневная дрёма, после вечернего ужина плавно перешла в ночной сон, которым мне очень хочется поделиться с читателем, пока он не выветрился из памяти.

Видимо, он был вызван переживаниями, не очень мной осознанными, которые вылились в сновидение, сильно на меня подействовавшее. Оно представилось настолько ярко, словно я реально участвовал в тех событиях, которые мне приснились.

Говорят, что после тяжёлых операций людей часто преследуют кошмары.

Со мной случилось нечто подобное. Когда я засыпал, у меня в голове крутилась навязчивая присказка: «выхода нет». Она повторялась многократно, заглушая другие мысли. Эти слова как бы оторвались от целой фразы, которая вертелась в голове как отголосок моих прежних сомнений: