Другой

— Вот именно. Ее бы продвинуть, если уж следовать твоей идее…

— А она согласна? Женщины бывают самые неконформистки — ни с того, ни с сего.

— Твоя идея не имеет ничего общего с конформизмом.

— Вадим, ее пробить будет гораздо сложнее, чем тебя. Ты понимаешь почему…

Вадим тут же прервал:

— Не надо! Все ясно.

— Здесь нужно тянуть постепенно, продуманно. Ты сам, Вадим, сумел что-нибудь сделать для нее?

— А как же? В данный сюрреальный момент три ее картины находятся в весьма продвинутой галерее. Мне удалось это неделю назад.

— Не проста она, ой не проста, — Филипп покачал головой.

— С ней и не в живописи, а в яви можно далеко подзалететь… и свалиться в туман…

— Такой и надо быть, — голос у Вадима дрогнул.

— Скоро соберемся у меня, — решил Филипп.

Далее разговор особо не углублялся.

— Я тоже ухожу и подброшу тебя домой, — сказал Филипп, — хотя я знаю, ты не любишь авто.

По дороге они чуть не раздавили котенка, но Филипп успел вовремя и безопасно тормознуть.

глава 13

Внезапно, через два дня Филипп позвонил Вадиму:

— У меня есть новости. Тем более хотели собраться. Захвати свою небесную команду, завтра в четыре часа у меня. Сможешь?..

В четыре часа дня Вадим вместе с Лерой и Алёной прибыли к Пашкову. Лёня опять категорически отказался.

«Он все больше отходит… Отходит в никуда», — раздумывала Лера, пока добирались до Филиппа.

В гостиной они объединились за круглым столом и легким вином.

Лера, взвинченная, нездешне ласково на этот раз посматривала на Алёну. Думала: «Не сойдет ли она с ума от любви и жалости к себе».

Но Алёна сидела отстраненно, а во взгляде светилась еле уловимая нежность.

Филипп вдруг довольно мрачно объявил:

— Есть след к Аким Иванычу. Знаешь, у кого я был, Вадим?

И он назвал фамилию.

— Ого! — карие глаза Вадима блеснули.

— Даже не верится, — возбудилась Алёна. — Это же человек-легенда. И причем тайная…

— Для кого тайная, для кого — нет, — вставила Лера, доверчиво улыбнувшись Алёне.

— Так или иначе, но я у него был, — подтвердил Филипп, всего на одну минуту обидевшись. — Его растрогала вся эта история, которую он выслушал за пивом, но с большим интересом. Никакого Аким Иваныча он не знает, но запашок есть: он припомнил, что год назад мелькнул некий Родион, а потом как бы исчез.

— Как бы исчез? — усмехнулся Вадим. — Ну и что?

— А то, что исчезнувший Родион упоминал это имя: Аким Иваныч. Раза два.

— Ну, мы далеко продвинулись, — по-своему усмехнулась Лера и отхлебнула винца. — В каком контексте?

— А в том контексте, что, по Родиону, Аким Иваныч — внезапно свалившийся на род человеческий абсолютно новый человек со сверхъестественными способностями. Более того, с неведомыми прозрениями. Но для рода человеческого в его настоящем виде неподходящ.

— Надо думать, — брякнул Вадим.

— Разговор об Аким Иваныче прозвучал всего один раз и то мимолетно, ибо Родиона в силу его собственной мимолетности никто не принял всерьез. И он сам говорил об этом в форме шутки, но пугливо оглядываясь по сторонам и особенно в окна.

— И где сейчас Родион? — Лера явно насторожилась.

— Нигде, — умиленно усмехнулся Филипп. — Некий молодой человек впопыхах записал его адрес. Молодого человека найдут, и адрес тогда будет у нас.

— Впечатляющая картина. Он сам рассказал тебе так подробно, Филипп? — спросил Вадим, наливая себе вина.

— Он сам. И он заинтересовался сам.

— Насчет души, которой нет места во Вселенной, тоже?

— Да. Он высказался, что, несмотря на полный абсурд и парадокс такой ситуации, она возможна…

После таких слов все как-то притихли. Алёна невольно погладила свои пальчики. Уж слишком тяжел был авторитет этого мэтра в обществе, где никаких авторитетов особо не признавали. Тишина была скорее не внешняя, а внутренняя.

И ее прервал крик Жени, хозяйки дома. Она вошла в гостиную, ведя за руку семилетнюю свою дочку, Ирочку.

— Что, опять? — спросил Филипп.

— Да. Нашей дочкой надо заняться всерьез, Филипп, — заявила Женя. — Но сейчас я забираю ее на дачу, как договорились…

Ирочка улыбнулась в пустоту…

Когда дочь увели, Филипп не засекретил историю.

— И смешно, и странно, черт возьми… Когда дочь кушает ну, например, свою кашу по утрам, то вдруг замирает, произносит: «какой ужас», кладет ложку и долго потом не ест. Такое повторяется довольно часто в последнее время. Я ее спрашиваю: каша или там котлеты не вкусные? Нет, все ей вкусно. И вдруг: «какой ужас!»

— Филипп, она еще, может быть, не привыкла к своему телу, оно ей видится чужим, кастрюля какая-то, в которой что-то булькает, варится, — и мы живем в этой кастрюле… Она недавно сюда пришла, и такое может быть у особо чутких, шок от жизни в теле — больше ничего, — закончила Лера.

— Это мы так думаем, взрослые, — прервал Вадим. — А что на самом деле — дети отделены от нас прозрачной, но стеной… Это другие существа. По своему сыну знаю, — добавил он, бросив слегка тревожный взгляд на Алёну. (Вадим год назад развелся со своей женой.)

— Нет, когда ребенок смотрит в кашу и говорит «о, ужас!» — это серьезно. Это уже метафизика, — защитила себя Алёна.

— Ладно, я разберусь, — прервал Филипп. — Не такие проблемы решал…