Другой

— Мои милые юные дамы, — прервал Филипп. — Разрешите мне сказать несколько слов. Вы опять за свое, вы слишком чувствительны, а нельзя так болезненно переживать за то, что происходит в стране. Зачем доводить себя до сумасшествия. Это во-первых.

— Не мы доводим, нас доводят, — быстро проговорила Алёна.

— Во-вторых, не все так плохо, как кажется. Есть честные предприниматели, любящие свою страну, и везде есть такие, во всех сферах жизни. Я не буду приводить научные аргументы, это увело бы в сторону. Но они есть и очень основательные… А главное, выбраться из этой ямы, в которую нас загнали, можно только постепенно и с большой осторожностью. Страна в страшных тисках, и ей нужно спастись в целом, сохранить себя, а бедные и несчастные всегда были и будут… Россию надо спасать, а не спившихся бомжей.

Тут начался шум и волнение.

— Да не о бомжах же речь, а о большинстве народа, — возмутился Вадим. — Ясно, что страну надо хранить, сохранять от всех видимых и невидимых опасностей.

— О, Господи, элементарные социальные гарантии, хотя бы часть того, что есть в европейских странах, — вмешалась Лера, — И умерить аппетиты кровососов, криминала.

— И главное, жизненно важное, — чтобы увеличилась рождаемость, иначе здесь, на месте России, будет распад, — воскликнул Вадим.

— Хватит апокалипсиса, — прервал Филипп. — Еще поговорим о войнах и терроризме. Хватит!

Вадим вдруг заметил, что прямо перед ним на стене — портрет Достоевского. Он глянул в глаза Федора Михайловича и чуть-чуть успокоился хотя бы внешне.

— Филипп, — сказал он. — Дай Бог, чтобы твое мнение оказалось истинным. Без потрясений, тихо, как при Иване Калите, собирателе, постепенно вылезем. И с миром будет все в порядке, нас будут любить, и мы будем любить, по-детски говоря… Но, увы, альтернативный пейзаж кажется мне более точным.

— Какой же?

— А то, что ожидай крови, катаклизмов, бунта и даже ненависти к нам природы, войны, в общем злоба и лишения как всегда, но с возрастающей во много раз силой. Я имею в виду, конечно, весь мир, не только Россию. Плюс невообразимые, неожиданные сюрпризы. Передышки, конечно, тоже будут. Россия спасется, если сохранит свой великий дух…

— Точнее, вернет его, — вставил Филипп.

— Что ж, такой сценарий возможен, чего уж говорить.

Лера молчала. Молчал и Достоевский.

— В дальней перспективе — современная цивилизация, несомненно, рухнет. Сто, триста, четыреста лет — неважно. Тогда, когда карма будет близка к завершению и суд состоится, Россия, если сохранит себя, должна создать абсолютно новую, духовную цивилизацию. Вот мое мнение.

Разгоряченный спор мнений прервал резкий звонок в коридоре. Филипп вышел и, вернувшись, сказал:

— Тут одно деликатное дело. Есть у меня школьный приятель — Костя Лавров. Жена у него уехала к больной матери во Владимир, а он сам заболел. Заболел, лежит один. Маленький сын тоже во Владимире. Соседи ему помогают, приносят лекарства. У него сильная простуда, но соседи и так перегружены своими заботами. Давайте съездим к нему, если хотите.

— Само собой! Съездим!

— У меня сейчас машина на ходу. Закупим продуктов, посидим у него немного, а потом я всех развезу по домам.

— Мы с Лерой уберем в квартире, поди запущено там, — добавила Алёна.

На том и порешили: ехать немедленно.

глава 24

Тарас заскучал по причине суеты. Мир казался ему все подозрительней и подозрительней. Сомнение вызывало все: даже то, что на небе только одно солнце. «Должно быть еще другое, невидимое, тайное. Припрятанное на том свете. Но зато когда-нибудь как запылает, подмигнет», — рассуждал он на скамейке в парке за бутылкой пива. Особенно умственно раздражали его ученые, собаки и цветы.

«Эх, — скучал он, — знать бы до конца изнанку этого мира… Я бы ее всем показал. Мол, любуйтесь… Только не давитесь от смеха и уважайте обратную сторону истины. Вот так».

И Ротов задумался. Когда он задумывался, мыслей у него никаких не было, зато было в душе плавное течение того, что он не мог ни осознать, ни понять.

Но он никого и ничего не пугался. На все у него был один ответ: «тьмы мы не знаем».

Но на этот раз, на скамейке в Сокольническом парке, он решил на несколько часов изменить свою жизнь. Но как?…

«Мир словно болото. Ату его… Ату… кыш»!.. — только и приговаривал Тарас. И вдруг вспомнил: а не съездить ли мне к откровенно иным существам? Он даже соскочил со скамейки. — «Конечно, конечно… О чем же я думал столько времени?! Надо бежать к иным»…

И Ротов отряхнулся. «Пора, пора», — подбодрил себя. Поглядел в небо. Нет, там не было ничего небывалого. «Значит, вперед!»

Он так спешил к иным существам, что, влезая в пригородную электричку, растолкал мешкающих пассажиров, и одна старушка даже присела на пол от испуга.

— Куда вы так?!! — только и выкрикнула она.

— К иным, к иным, мать, — прогремел Ротов на весь вагон.