Другой

Игорь заснул позже всех, долго ворочался, наконец, дыхание стало ровным, глубоким.

Дождь, так и не пошел, очень хотелось спать, но не получалось; я думал о Сашеньке, о Маше, о Сергее, потом об Игоре, вспоминал Журавлева, и тогда, почти, шептал слово "толерантность". Это его любимое слово. Вставлял его повсюду, по поводу и без. Оно написано на большом щите, там, дальше, за его палатками — Антон рассказывал… Тихо сказал: "толерантность" и перевернулся, на правый бок. Через пять минут я перевернусь на левый и опять скажу это слово. Оно въелось в мозг и мучает, не дает спать. Перед глазами Сашенька, она успокаивает, сложила ладони вместе, как тогда, и стало тепло; толерантность отвалилась от головы, с тупым звуком упала на землю. Я лежу на траве, солнце льется в глаза, и я жмурюсь. Веки стали тяжелыми, и я раздвигаю их пальцами. Темно. Появляется Журавлев; он пролезает в палатку и таится возле Игоря. Губы двигаются, хочет что-то сказать. Я знаю, что он скажет, уже слышу звук, отдельные буквы. Раздается стон. Горло его превратилось в глубокую пещеру, и оттуда, из глубины со страшным криком несется демон. Дракон. Тело покрыто шипами — даже глаза; как лохмотья из рук и ног торчат куски колючей проволоки, и та скрипит, шаркается об стены и скрипит, цепляется за камни, срывает кусочки и глыбы. Крик ужасный. Я проснулся, но крик не исчез. Где я? Что я?

— Игорь! Игорь! Проснись!

Сергей тормошил белоруса, но тот долго не приходил в себя:

— Просыпайся!.. Давай!.. Давай!.. Просыпайся!..

Игорь очнулся, но долго не мог отдышаться, будто бежал кросс:

— Что? Что?..

— Все! Все, успокоился?!

— Я в норме… все я в норме, — ответил Игорь, голосом человека, который совсем не в номе.

— Ребята, что случилось? Послышалось из другой палатки, и уже четче. — Кто кричит?!

Саша заглянула к нам:

— Что?

— Ничего, просто приснилось, — сказал Сергей. — Ничего страшного, иди спать.

Игорь встал перед входом, на колени, повернулся ко мне:

— Глеб, дай сигарету.

— Будешь курить?

— Угадай.

По дрожащему голосу белоруса, слышно, что его колотит, меня коснулась рука, почувствовал вибрацию.

Я спал в спортивных штанах, пачка в кармане, протянул ему последнюю сигарету. Игорь вышел из палатки.

— Как ты, Игорек? — спросила Саша.

— Хорошо зая, хорошо, иди спать…

— Мне страшно. Я не засну.

— Ложись на мое место, а я у тебя лягу — хорошо?

— Ладно. Ты только не кричи больше, знаешь, как испугалась?!

— Ну что ты? Я вот, совсем не испугался.

— Ты смелый.

— Ну, я же мужчина.

Сашина куртка зашелестела в проходе:

— Я к вам, можно?

— Ложись возле меня, — зевая сказал Сергей.

— Ну а как же… Обними меня, мне страшно. Слышишь, какой ветер поднялся на улице? И гремит, я такого грома еще не слышала.

— Да. Пройдет дождь, и опять станет тихо.

— Ты теплый, у тебя пузо теплое.

— До свадьбы за живот.

— Что?

— Так, просто вспомнил.

И еще через пол часа не заснул, как комок к горлу подступил, и дышать не давал. Она близко, и она не со мной. Может, уехать? Просто взять и уехать. Куда я отсюда денусь, на чем я?..

— Чего тесниться, — говорю. — Я тоже в ту палатку пойду.

Ответа не последовало, вместо этого сладко вздохнула Саша, Сергей захрапел. Я вышел из палатки, и в лицо ударил свежий холодный воздух. Белоруса не было в палатке, вгляделся в темноту, но не увидел его. Ни здесь, ни на пляже, и насколько просматривается берег, его нигде не видно.

Вернулся. На столе сигарета, которую отдал Игорю. Значит, не закурил. Достал спички, ветер далеко отбросил, искристый кусочек серы, с удовольствием затянулся, глубоко, кажется, даже почки и селезенка вдохнули густого дыма. Как можно отказаться от сигарет? Заставить себя курить, тоже нужна сила воли. Когда, столько кричат о вреде курения… Я смелый человек. И волевой. Хоть плачь, а два блока в месяц… Если ни я, то кто?

Налил воду в кастрюлю, поставил кипятиться. Неудобно, конечно, в кастрюле, но чайник кто-то спалил…

Почему же так гадко на душе? Будто солью посыпали. Опять поискал Игоря, но его нигде не было.

Нехорошее предчувствие, даже сигарету не докурил, побежал к озеру. От ветра глаза слезились; лунная дорожка с трудом держалась на больших, пьяных волнах. Стих, еще в школе написал, как же там было? А громоздкий… — нет. А жестокий… — нет. А тяжелый океан, сочной бледностью наполнен, мной раздавлен и уволен, и ревнивой гильотиной рассечен напополам… Как-то так. А ведь он — там! Очень далеко… там, в лунном свете, мелькнула и пропала точка. Показалось?!

— Игорь! — крикнул, как можно громче. Конечно, ответа нет, да и не может быть: такой ветер, со стороны озера. Побежал к лодке. Она рядом, на половину в воде; Антон накрепко привязал к деревянному мостику. Дернул за веревку, но узлы не поддались.

Побежал в лагерь, схватил со стола нож, вернулся. Быстро перерезал веревки, стянул лодку в воду, запрыгнул, погреб изо всех сил.

Оторваться от берега трудно, уже выдохся, а проплыл всего, метров пятнадцать. Вода бьется в тупой нос лодки, и ветер, как дротики вонзает в тело, холодные капли.