Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика

«День сдачи «Его Величества» то ли главку, то ли министерству. Райкин – сплошной нерв. Все плохо, вокруг тотальный заговор халтурщиков, бездарей и тупиц. Сейчас будет провал, и правильно: это самый жуткий, самый худший из всех его спектаклей. Это говорится так, что каждому ясно: именно из-за тебя спектакль такой ужасный и провальный.

За час до начала сижу у него в грим-уборной, делаю последнюю попытку уговорить его выбросить первую сцену. Она никогда мне не нравилась, к тому же она очень длинная, а спектакль и так идет больше трех часов. И вроде уговорил! Он как-то даже успокаивается, говорит, хорошо, что ты меня уговорил, я и сам хотел… Велит помощнику передать, что начинать будем сразу со второй сцены.

Через секунду влетает в уборную артистка – милая женщина! – и закатывает истерику: как это так, снимать такую чудную, такую важную сцену! (Еще бы не важную, она же в ней участвует.) Во-первых, все рухнет, во-вторых, еще что-то, а в-третьих (это самое главное!), она не сможет тогда сменить зеленое платье на черное… Нормальный актерский бред.

Начинаю с ней спорить, опасаясь, что Райкин сейчас взорвется и ее убьет взрывом.

Я не угадал направление взрыва. Артистка завершает истерику трагическим всхлипом и выскакивает из уборной. Райкин бледнеет как мел и тихим, страшным шепотом говорит, что он сейчас вообще уезжает домой. С него хватит, его и так довели до ручки, а теперь есть люди, которые хотят его окончательно угробить. И оказывается, эти люди не кто иной, как я. Ибо только враг мог покуситься на такую чудную, такую важную вступительную сцену, которая ему, Райкину, дороже всего, и вообще все беды из-за меня, потому что «вам наплевать на наш театр!».

Я ошеломлен и оскорблен. Почему же это, интересно, мне наплевать? А потому, гениально шипит он, что он, Райкин, связан с этим театром сорок лет, а я…

– А я – три. Это несокрушимый аргумент. – Трясясь от обиды, поворачиваюсь, иду в зрительный зал…

Ну потом-то все как положено: цветы, овации, «Браво, Райкин!». Первый управитель культурой сказал:

– То, что мы сейчас видели, – просто гениально.

Второй заспорил:

– Нет, не просто, а это новая веха!

Третий сказал что-то о маяке сатиры, ну и так далее. Часа полтора так они все спорили, называя Райкина то правофланговым, то впередсмотрящим.

Он не возражал. Он вообще молчал, но от него на них веяло ледяным дыханием Арктики. Только в самом конце он заметил, что они не все, к сожалению, поняли в его новом спектакле. Они и это съели…

После спектакля меня, по его велению, нашли, и уже «Мишенька, ты что, обиделся?».

Обиделся? Ну обиделся. Ну и дальше что?..»