Другой барабанщик

– Поднимите-ка меня в эту повозку. – Он привстал над креслом, которое откатилось из-под него назад, сухо скрипя колесиками, точно удивилось, что вдруг освободилось от бремени седока. Старик расправил руки в стороны, словно тощая птица, дожидаясь, пока кто-нибудь подхватит его и поможет влезть в повозку. – Стюарт, ты садись назад. Я реквизирую твою повозку. Ты, Гарри, бери поводья. Я хочу помереть в своей постели, а не в обнимку с дорожным столбом.

Большинство никогда еще не видели мистера Харпера стоящим на своих ногах, и тотчас, будто радиоприемник в магазине Томасона вдруг объявил о приближении торнадо, улицы заполнились бегущими людьми. Стюарт поплелся к задней дверце. Прочие, включая и негров, привели лошадей, еще толком не зная, что им предстоит делать и зачем или куда они направляются.

Мальчуган, усевшись рядом с Гарри на сиденье, встал на коленки и приложил ладошку к отцовскому уху, чтобы мистер Харпер, которого взгромоздили в повозку и усадили рядом с ними на сиденье, не смог расслышать его слова:

– Папа, а я думал, он не может ходить. Ты же говорил, он не может!

– Нет, Гарольд, я такого не говорил. Я говорил, он не думает, что на свете есть достаточно важная причина, ради которой он стал бы ходить. Может быть, теперь его что-то заинтересовало.

Мистер Харпер восседал на сиденье повозки, тяжело дыша, и Гарольд придвинулся к отцу как можно ближе. А Гарри зашептал, обращаясь к рыже-красной кобыле, глядя ей в спину, похожую на сдавленный цирковой шарик, и направил ее прочь из города мимо вереницы лавчонок и жилых домов, мимо зевак, высыпавших на улицу из лавок и домов, точно сегодня был парад в День памяти Конфедерации. Многие из них – ни слова не говоря, без всяких объяснений – вывели запряженные повозки, оседлали лошадей, завели машины и отправились следом за повозкой, завороженно глядя на мистера Харпера.

У городской границы повозка миновала теснящиеся справа низкие, потрепанные непогодой домишки негров. Они тоже заметили мистера Харпера и, отложив свои дела и оборвав разговор, колонной двинулись за стариком в повозке, держась на почтительном расстоянии.

Вскоре они промаршировали мимо Уоллеса Бедлоу, черного и массивного, как вагонетка с углем, который восседал на лошадке оранжевой масти размером с крупного пса. Как всегда, на нем был белый вечерний сюртук, выигранный им на съезде сваебойщиков. Он подъехал к дороге, повернул лошадь и присоединился к процессии негров в голове колонны.

Две группы людей, белых и черных, так прошествовали по шоссе к ферме Такера Калибана, и наконец Гарри увидел вдалеке белый дом, состоящий из трех плотно сдвинутых секций, купленный и выкрашенный прошлым летом, а позади него – амбар, крепкий и с облупившейся краской, а перед ним – квадратный загон для скота размером не больше приличной гостиной, а еще чахлый клен с давно облетевшей листвой, высохший и болеющий уже много лет, ну и, наконец, коротышку-мужчину в поле, размеренно взмахивающего рукой на фоне белесого осеннего инея.

Процессия остановилась на обочине шоссе, и люди в повозках, автомобилях и на лошадях ждали от мистера Харпера какого-то действия. Раскинув локти от тощего туловища, он попросил Гарри и Томасона помочь ему выбраться из повозки и подвести его к забору. Он не сказал ни слова, не позвал Такера, как позвал бы любого из своей свиты или любого негра, но вместо того оперся о забор и стал наблюдать за работой тщедушного негра так, словно уважал эту работу и терпеливо дожидался, когда она будет выполнена.