Другой Ленин

Сам Владимир Ильич облачался во фрак и цилиндр последний раз, вероятно, еще тогда, когда выступал адвокатом в царских судах. Но, как ни странно, он не отвергал напрочь эту «буржуазную» одежду. После Октября даже оркестранты в Большом театре перестали надевать фраки и смокинги, а носили какие-то простонародные наряды, порой нарочито карикатурные. Немецкий дирижер Оскар Фрид в 1922 году посетил Россию. «Я сомневался, — рассказывал он, — уместно ли будет выступить перед новой пролетарской публикой во фраке». Беседуя с Лениным, дирижер завел разговор на эту тему: «Я счел удобным задать вопрос о костюме. Ленин, не задумываясь, нашел правильный ответ:

— Но, конечно же, дорогой господин дирижер. Подход к нашей пролетарской публике не должен быть хуже, чем подход к старой буржуазии. И почему бы дирижеру, управляя оркестром, не выступить, как всегда, в праздничном костюме — во фраке?»

Не отвергал Ленин целиком и форменную одежду. Когда после Октября зашла речь о создании новой милиции, Владимир Ильич сразу спросил:

— А форма для милиции предусмотрена?

Его собеседники замялись: любая форма казалась им вредным пережитком старого режима.

— Нет, товарищи, — сказал Ленин, — милиционеру без формы нельзя! Милиционер должен отличаться от обывателя. Подумайте над этим.

Среди мужских головных уборов победу (вплоть до 40-х годов) одержала рабочая кепка с козырьком. В июне 1917 года на столичных демонстрациях очень четко разделились два потока — «кепок» и «шляп». Ленин иронически говорил «оборонцам»: «Ваши лозунги носят, как видите, только те, кто ходит в шляпках и цилиндрах».

С 1917 года серенькая кепка стала любимым головным убором Ленина (а зимой он обычно носил шапку-ушанку из черного каракуля). Кепку стали надевать даже университетские профессора. Н. Устрялов описывал Москву 1925 года: ««Кэпка» стала положительно вездесущей… Сначала немножко странно бывало встречать старых своих знакомых в новом, «орабоченном» наряде. Но, конечно, скоро привык. Диктатура кэпки настолько универсальна, что даже самого скоро как-то потянуло ей подчиниться».

А европейские костюмы повсюду сменились полувоенными френчами, первый пример чему подал еще Керенский. Френчи серого или зеленого цвета в 20-е годы охотно надевал и Владимир Ильич. Характерная деталь — пуговицы на одном из таких френчей были разнокалиберными: очевидно, Ленин не придавал значения такой мелочи… Другой типичной комиссарской одежды — блестящей кожаной куртки «на рыбьем меху» — Ленин не носил, предпочитая черное демисезонное пальто (сквозь подкладку которого пробивалась вата). Хотя одно время черная кожанка служила настоящим символом большевиков. «В первый по-октябрьский период, — отмечал Троцкий, — враги называли коммунистов, как известно, «кожаными», — по одежде».

С наступлением нэпа френчи были сильно потеснены иными нарядами. Журнал «Крокодил», например, в 1922 году печатал такие стихи В. О.:

Френчи всюду страшно надоели, —
Их носить становится неловко.
Нэпо-франты уж давно одели
Помесь из богемки и толстовки.

Но Владимир Ильич до последних дней сохранил верность френчу, в коричневом френче лег и в гроб. В английский костюм его переодели только в 40-е годы, когда революционный френч окончательно отошел в область истории. (Правда, в народном Китае полувоенные френчи носили вплоть до конца XX века, а в Северной Корее — даже и в XXI веке. Но уже мало кто вспоминал, что парадное одеяние Ким Чен Ира ведет свое прямое происхождение от скромного френча Керенского).

«За изуродование портрета арестовывать нельзя».

В 1924 году различные советские издания с удовольствием перепечатывали необычную фотографию, сделанную Л. Леонидовым: Москва, великолепные кремлевские чертоги, посредине зала — царский трон династии Романовых. А на троне, по-хозяйски закинув ногу на ногу, непринужденно расположился какой-то чернокожий человек. Он весело улыбается, а над его головой красуется увенчанный пышной короной императорский герб… Подпись в одной из публикаций гласила: «Тов. Люнионь, член V Конгресса Коминтерна, представитель самой угнетенной, самой порабощенной части трудящихся — французских колониальных негров — отдыхает на… троне, на древнем троне русских царей, сохранившемся в качестве музейного экспоната в Кремле. Сейчас это — обыкновеннейшее кресло».

Попытаемся понять, какую же мысль хотел донести до читателей фотограф? Разумеется, вовсе не ту, что царский престол на Руси теперь занимает данный африканец. Он хотел с наибольшей яркостью выразить примерно следующее: отныне этот престол принадлежит всем и каждому, а вместе с тем — никому («это обыкновеннейшее кресло»). Невозможно представить себе, чтобы на месте безвестного африканца с такой же довольной улыбкой разместился, например, сам Ленин.