Другой Ленин

В 1904 году один из большевиков попал в неприятную историю: просадил партийные деньги в публичном доме (как тогда выражались, «лупанарии»). Ленин по этому поводу заявил, что, не будучи попом, проповедями с амвона не занимается, и поэтому на происшествие смотрит сквозь пальцы.

«Если Икс пошел в лупанарий, — заметил он, — значит, нужда была, и нужно полностью потерять чувство комичности, чтобы по поводу этой физиологии держать поповские проповеди».

Владимир Ильич одобрил поступок большевика Виктора Таратуты, который женился на богатой невесте. Благодаря этому партия вполне законно получила крупную сумму.

— Но каков Виктор? — возмущался этой женитьбой один из знакомых Ленина. — Ведь это подло по отношению к девушке?

— Тем-то он и хорош, — улыбаясь, возразил Владимир Ильич, — что ни перед чем не остановится. Вот вы скажите прямо, могли бы вы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошел бы, не мог бы себя пересилить. А Виктор пошел. Это человек незаменимый.

«Партия, — заметил Ленин, — не пансион благородных девиц… Иной мерзавец может быть для нас именно тем полезен, что он мерзавец». Впрочем, не на всякие нарушения патриархальной морали Ленин смотрел «сквозь пальцы». Его близкая сотрудница в годы эмиграции В. Кожевникова однажды призналась Владимиру Ильичу, что хочет отправить к родным в Россию двух своих маленьких детей. Ленин возмутился. «Как он начал меня ругать: «Бессовестные матери, которые бросают своих детей на попечение чужих! Не имеете права. Должны заботиться сами о них».

«Не люблю общих обедов с разговорами». Рахметов, как известно, придерживался особых правил в своем питании. «Он стал и вообще вести самый суровый образ жизни. Чтобы сделаться и продолжать быть Никитушкою Ломовым, ему нужно было есть говядины, много говядины, — и он ел ее много. Но он жалел каждой копейки на какую-нибудь пищу, кроме говядины; говядину он велел хозяйке брать самую отличную, нарочно для него самые лучшие куски, но остальное ел у себя дома все только самое дешевое. Отказался от белого хлеба, ел только черный за своим столом. По целым неделям у него не бывало во рту куска сахару, по целым неделям никакого фрукта, ни куска телятины или пулярки. На свои деньги он не покупал ничего подобного: «не имею права тратить деньги на прихоть, без которой могу обойтись», — а ведь он воспитан был на роскошном столе и имел тонкий вкус, как видно было по его замечаниям о блюдах; когда он обедал у кого-нибудь за чужим столом, он ел с удовольствием многие из блюд, от которых отказывал себе в своем столе, других не ел и за чужим столом. Причина различения была основательная: «То, что ест, хотя по временам, простой народ, и я могу есть при случае. Того, что никогда недоступно простым людям, и я не должен есть!..» Поэтому, если подавались фрукты, он абсолютно ел яблоки, абсолютно не ел абрикосов… Паштеты ел, потому что «хороший пирог не хуже паштета, и слоеное тесто знакомо простому народу», но сардинок не ел».

Среди революционеров на рубеже XIX–XX веков было принято относиться к питанию «нигилистически», то есть подчеркнуто пренебрежительно. Это резко отличало их от русских «обывателей», вся бытовая жизнь которых строилась тогда вокруг пищи (постов и мясоедов, говения, разговления, Масленицы — «сырной недели» и т. д.). А как питались революционеры? Вот типичный пример — из воспоминаний Надежды Крупской. Она пишет о привычках старой социал-демократки Веры Засулич: «Жила она по-нигилистячему — одевалась небрежно, курила без конца, в комнате ее царил невероятный беспорядок, убирать своей комнаты она никому не разрешала. Кормилась довольно фантастически. Помню, как она раз жарила себе мясо на керосинке, остригала от него кусочки ножницами и ела. «Когда я жила в Англии, — рассказывала она, — выдумали меня английские дамы разговорами занимать: «Вы сколько времени мясо жарите?» — «Как придется, — отвечаю, — если есть хочется, минут десять жарю, а не хочется есть — часа три». Ну, они и отстали». Троцкий добавлял такой штрих к этому портрету: «В области материальных ценностей ее высшими радостями были: табак и горчица. Она потребляла и то, и другое в огромном количестве. Когда она смазывала тончайший ломтик ветчины толстым слоем горчицы, мы говорили: «Вера Ивановна кутит»…»

Ленин в то время восхищался Засулич («Вот ты увидишь Веру Ивановну, — говорил он Крупской, — это кристально-чистый человек»), но подобный стиль жизни категорически отвергал. Обратим внимание на первую и очень существенную фразу из описания «кухни» Рахметова: «ему нужно было есть говядины, много говядины, — и он ел ее много». Рахметов не ест, он «кормит себя». Иначе говоря, революционер, по Чернышевскому (и Ленину), ни в коем случае не должен быть равнодушен к своему питанию. Ведь от пищи зависит здоровье. Ленин говорил: «Работать и отдыхать можно в любое время, но обедать надо непременно в один и тот же час!»