Другой мужчина

Ночью Анди проснулся. Свет фонаря заливал комнату, отражался от белых стен, освещал каждый закуток, проглатывал тени, и все казалось плоским и легким. Фонарь стер морщинки с Сариного лица и сделал его совсем юным. Анди был счастлив смотреть на это лицо, но вдруг его охватило чувство ревности. Никогда он не будет свидетелем того, как она в первый раз танцует, едет на велосипеде или радуется морю. Ее первый поцелуй и первые объятия уже отданы другим, и в ритуалах ее семьи, в обрядах их веры был свой мир и своя сокровищница, которые навсегда останутся закрытыми для него.

Он вспомнил, как они поссорились. Это была их первая ссора. Позже она показалась ему предвестницей всех последующих размолвок. Но это так легко — задним числом решать, что стало предвестием. Всегда можно отыскать сегодняшнее предзнаменование для того, что с вами случится завтра, и даже для всего того, что так и не произойдет.

3

На бар-мицве Давида он познакомился с Рахилью, сестрой Сары. Она была замужем, у нее было двое сыновей, двух и трех лет, она не работала. Не хочет ли он взять напрокат машину и прокатиться с ней на пару? Она бы показала ему то, чего он еще не видел. Одно из тех великолепных поместий на берегу Гудзона. Сара высказалась «за»:

— Она скажет, что делает это ради тебя, но она совсем не выходит из дома, а так бы этого хотела! Сделай это ради нее и ради меня; я буду так рада, если вы сойдетесь поближе.

Он заехал за ней. Утро было ясным и свежим, и так как он не мог припарковаться возле ее дома и им пришлось пройти два квартала, они обрадовались, что в машине тепло. Она прихватила с собой кофе и шоколадное печенье, и в то время, как он сосредоточился на дороге и лишь изредка позволял себе глоток кофе или кусочек печенья, она молчала, ела печенье, пила кофе, грела руки теплом стаканчика и неотрывно смотрела в окно. Они поехали вдоль Гудзона на север.

— Как хорошо. — Она убрала стаканчик, потянулась, как кошка, и повернулась к нему. — Вы любите друг друга, Сара и ты?

— Мы еще никогда об этом не говорили друг другу. Она немножко трусиха, и я тоже. — Он улыбнулся. — Странно сообщать тебе, что я люблю ее, прежде, чем она услышала об этом от меня.

Она ждала, что он скажет дальше. Потом заговорила сама, рассказала, как ее будущий муж влюбился в нее, а она в него, о своем свекре, раввине, о кулинарных способностях свекрови, о работе мужа в отделе новых разработок одной электронной компании, о своей недолгой работе в библиотеке некоего фонда и о тоске по новой работе.

— Тех, кто любит книги и кое-что в них понимает, великое множество, их как песчинок на морском берегу. Но туда, где они могли бы приносить пользу, их не берут, а берут состоятельных дам, которые делать ничего не умеют, но ничего работодателям и не стоят, они таким образом разгоняют скуку, пользуясь тем, что их мужья — члены попечительского совета или спонсоры. Знаешь, я с радостью занимаюсь своими детьми, и в первые годы каждый день был как чудо. Но за работу два, ну пусть даже один раз в неделю я бы отдала — нет, не левую руку, но мизинец на левой ноге или даже на правой. И для детей было бы лучше. Я так переживаю, так боюсь за них, что они это чувствуют и страдают от этого.

Анди рассказал о своем детстве в Гейдельберге.

— Наша мать тоже не работала. Я знаю, что у матерей есть право работать, но моя сестра и я так любили, когда мамино время принадлежало нам! А играли мы на улице, за домом начинался лес, и нас не надо было возить на занятия в спортивной секции, на уроки музыки, к друзьям или в школу, как возят детей в Нью-Йорке.

Они поговорили о том, как растут дети в больших и маленьких городах, и о тех трудностях, которые есть и здесь, и там. Они были едины в том, что не хотели бы вернуться в детство, ни в Нью-Йорке, ни в Гейдельберге.

— Когда дети идут в колледж, тогда ведь все худшее позади? Ведь правда, что тот, кто в старших классах не пристрастился к наркотикам, позже уже никогда не сядет на иглу? А тот, кто попал в колледж, тот закончит его обязательно?

— По-твоему, это худшее? Употреблять наркотики или не попасть в колледж?

Анди покачал головой.

— Это то, от чего родители пытаются защитить своих детей, правда? От этого и от кое-чего другого. Конечно, есть вещи и похуже, но тут уж от родителей ничего не зависит. — Он спросил сам себя, правда ли то, что он перед этим сказал, и не был уверен, что сказал правду. — А что самое плохое для тебя?

— То, что может случиться с моими детьми. — Она посмотрела на него.