Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции

«Коммунисты преуспели в пропихивании своей низкосортной стряпни в клуб „Лауреатов Нобелевской премии“ – посредством чистого притворства, будто оно „незаконно вывезено“ из СССР! Массовый психоз идиотов, предводимых прокоммунистически настроенными подлецами» – так пишет Вера в дневнике.

ШИФФ С. Вера. Миссис Владимир Набоков. Стр. 326.

Набоков был не ледоколом. Он не шел по трудному, величественному, таким вот образом устроенному Господом океану жизни, работая над своим путем так, чтобы он был всем заметен. Он возился где-то в своем чуме – с маленькой девочкой, ну никак не мог удержаться, заставлял уважать свою жену, наблюдал за снегом. Мы знаем, что у каких-то северных народов и нет слова такого: «снег» – всё снег, тут важны оттенки. Набоков очень хорошо их видел и показывал нам. Для высокомерия оснований здесь не видно. Он не был особенно зорким. Он дал себе труд приглядеться. Спасибо, мы очень довольны.

Американский читатель (это от таких, как он, Вера многого не ждала): «Успех книги, которую Вера называла второсортным чтивом, лишь доказывает, что не следует многого ждать от общественного мнения», пишет: «"Доктор Живаго" – одно из величайших явлений в истории человеческой литературы и нравственности».

ШИФФ С. Вера. Миссис Владимир Набоков. Стр. 325.

Про нравственность – это не с Набоковыми.

Нравственность присуща человеку от создания – мгновения и процесса. Для приобщения же ко злу требуется посредник. Так повелось с самого начала, что каждый мелкий пакостник воображает себя Змеем, Искусителем, Тем, через Кого зло придет в мир (и, по писаному, Кому за это будет горе). Г-н Набоков наслаждается эффектом, который он производит: Первооткрыватель описанного в романе греха. Правда, еще не бог весть какой морализатор Лиля Брик недовольно морщилась: «Ну, нравились ему маленькие девочки. Ну, нравилось ему ее щупать, или там не только щупать. Всего и делов-то». О таких «делах» она знала не понаслышке, а от литературы привыкла ждать чего-то большего. Возможно, в рассказе о ситуации ей чего-то не хватило.

Хотя и невозможно быть более талантливым писателем, чем Набоков.

Набоков отстаивал «как в романах, так и в жизни» – возможность «страстной любви, пленительной любви в рамках обычного брака. В подтверждение он привел отношения Кити и Левина у Толстого. На что Триллинг заметил, что роман назван не „Кити“ или „Левин“, а „Анна Каренина“».

ШИФФ С. Вера. Миссис Владимир Набоков. Стр. 315.

Литературовед Набоков, конечно, разбирался в иерархии сюжетных линий «Анны Карениной», но и нам намек понятен. Пленительная любовь, страстная – это в «обычном» браке Владимира Владимировича и Веры Евсеевны.

Обычный брак, который, правда, как все обычные браки, пережил пленительную и страстную любовь мужа к другой женщине, как обычно, когда муж оказался вдали от дома, в ход пошли обычные приготовления к другому обычному браку: знакомство с мамашей и пр. Потом Вера Евсеевна проявила строгость, и Владимир написал Ирине Гуаданини, парижской возлюбленной: верните, мол, все письма, в них нет ни слова правды. Месяц назад писалась страстная неправда.

Когда-то не играли с читателем, и Толстой не был постмодернистом. Не мог не сказать правды устами совершенной в художественном отношении тещи и получившей увесистый щелчок по носу Кити. В литературе Толстому пришлось расписывать красками простую, но главную идею, в жизни выбор красок перед ним не стоял: черное он называл черным, а белое – белым. Выбирал – белое.

Попробуйте поставить чету Толстых в парижскую ситуацию Набоковых. На каких условиях и во имя чего Софья Андреевна бы простила публичную измену?

Софья Андреевна не находила его писем к новым возлюбленным, не читала их, ее принято презирать за такие качества – но это ее брак был пленительным и страстным.

Может, Толстому не повезло с женой. Может, Наташе Ростовой не следовало бы так поражать эмансипированных старшеклассниц своими пеленками в четвертом томе.

На всякого мужчину всегда есть спрос. На нищего эмигранта с громкой славой в узких эмигрантских литературных кругах – тоже. Там в ходу эфемерные, но надо же иметь какие-то фишки; так дети играют в фантики, так играют на щелбаны – ценности: импозантность (Набоков гордо щеголяет перед знакомым иностранцем небрежно элегантным пиджаком, не зная, что тот забыл его у общих знакомых, которые, в свою очередь, облагодетельствовали бедствующего Набокова), литературное реноме (узок, узок, микроскопичен тот круг, который при взгляде изнутри кажется бесконечным космосом), и даже аромат былой значительности рода…

Набокова обкладывают точно по таким же правилам, как на настоящей охоте обложили бы любого Ротшильда: мать работает на пару с дочкой… При случае они могли бы предъявить доказательства, что не были самозванками. «Слезы струились по щекам Владимира, когда он признавался ее матери, что совершенно не может без Ирины жить» (ШИФФ С. Вера. Миссис Владимир Набоков. Стр. 120). В отсутствие жены в Париже они везде появляются вместе, в собраниях она сидит «опершись на его руку».