Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

— Ни от кого. Это мои собственные наблюдения. Я сам давно разглядел, что все у вас держится на пределе. Вы расходуете остаток, за которым уже ничего не остается. Вот я прошел по вашей России, и, чтобы накормить меня на этом пути, было выложено последнее. Где я прошел — там осталась пустыня. И у вас в колхозе тоже я произвел изрядное запустение за три дня. После меня вам уже не подняться. И без того у вас в жизни все шло с каким-то крутым креном, вот-вот готовое упасть. Я добавил вам крена. Непонятно, на чем вы еще держитесь. Непонятно, почему на ваших полях растут хлеба. Они не должны расти у людей, думающих больше об отдыхе, чем о труде. Они сами выросли на ваших полях, без вашего участия, потому что такая земля не может не родить, если даже к ней не приложатся руки человека. Откуда у вас такое большое стадо? Не должно быть у вас такого стада. Не может быть у вас такого стада. Вы говорите, что оно самое крупное в районе. Оно собрано сюда со всего района, со всей области. Со всей России оно собрано сюда на то время, пока здесь находился я. Зато все остальные колхозы в России давно разорились. Но и вашему приходит конец. Председателя вашего снимут. При нем колхоз поднялся, но его все-таки почему-то снимут, а вместо него поставят другого, при котором колхоз покатится вниз. И это непременно будет сделано, потому что таков закон вашей страны, где ни в чем нет постоянства. Лошадей от вас возьмут, и вместо них заставят вас нанимать где-то тракторы, которые опоздают распахать вашу землю. Вместо ржи, картошки и капусты вас заставят посеять какие-то две новые, непривычные культуры, которые у вас не вырастут. Поля ваши опустеют, а дом отдыха разорит вас вконец. И останется у вас денег только на белку и свисток.

Я говорил им это, полный участия к их горькой судьбе, а они смеялись. Ну и смеялись же они над моими словами, в которых я выкладывал им истинную правду. Скамейки трещали от их смеха. Ладно. Не стал я больше им ничего говорить. Пусть погибают, если не хотят внять голосу здравого рассудка.

Закончил разговор секретарь райкома. Он сказал мне спасибо от имени собрания за интересную беседу и добавил, что мы еще продолжим ее вечером в клубе. Как бы не так! Я взглянул на часы. О, перкеле! Теплоход опять ушел без меня. Пока я просвещал их, стоя к реке спиной, он успел пройти мимо. Секретарь продолжал говорить, вызывая новый смех. Я прислушался. Он надеялся, что я и днем не откажусь присоединиться к их компании и отобедаю вместе с ними. Уж как-нибудь они наскребут один обед из шести деревень.

Насчет отобедать — это он, конечно, неплохо ввернул. Это было, пожалуй, самое дельное, что он сказал за все время. Случается так, что и секретари райкомов говорят у них иногда дельные вещи. Вот и этот секретарь тоже изрек вполне разумную мысль. На всякий случай я кивнул ему в ответ и сказал: «Благодарю». Но про себя я колебался насчет присоединения к их компании. Конечно, обед стоил того. Но надо было еще сообразить, как потом от этой компании отсоединиться, чтобы без помехи уйти на пристань.

Секретарь тем временем еще кое-что сказал собранию. Ему, конечно, надо было успокоить людей, которым я так убедительно раскрыл глаза на их горькое будущее. И, делая вид, что никаких моих предсказаний о подстерегавшем их крахе не было, он заявил, что дела этого колхоза идут в гору. И люди не возражали ему, делая вид, что так оно и есть, бог с ними. Он похвалил их за отличную работу, и людям, как видно, было приятно слышать его похвалу. Он сказал, что им и впредь нельзя ослаблять усилия, если они хотят сохранить за собой славу передового колхоза, и собрание ответило ему утвердительным гулом. Напоследок он объяснил им, что все они, славные труженики села, выполняют в своем колхозе не просто обычный крестьянский труд, а нечто более значительное. Самоотверженно трудясь, они увеличивают экономическую мощь своего социалистического государства, стоящего во главе других социалистических стран, и этим способствуют укреплению мощи всего социалистического лагеря. А мощь социалистического лагеря, противостоящего лагерю воинствующего империализма, является гарантией мира во всем мире. Таким образом, своим повседневным колхозным трудом они вносят крупный вклад в дело мира между народами.

Так он растолковал им смысл их труда, увязав его с политикой. Да, он умел, конечно, это делать. И, может быть, люди для того здесь и собирались, чтобы лишний раз услыхать подобное толкование и через него яснее определить свое место и значение на земле. В Кивилааксо никто не приходил с таким толкованием. Мои соседи Ууно и Оскари работали втрое больше любого из сидевших на этом собрании, но никогда и никто не сказал им, что они такое на этом свете.