Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Но та отрицательно покачала головой. В это время в комнате появился еще один ладно скроенный парень, черноглазый, чернобровый, с красивыми темными кудрями, сбитыми на сторону. Все лица немедленно обернулись к нему. Но он, как видно, уже привык встречать со стороны людей такое внимание к себе и ничуть этим не смутился. Потянув к себе ленивым движением от стола один из стульев, он уселся у стены и неторопливо закурил папиросу, ни на кого не глядя. Кто-то спросил его:

— Ты, что же, нарочно решил сорвать вечер?

А он сделал удивленные глаза и посмотрел на всех так, словно только сейчас их заметил. Но, видя, что от него ждут ответа, сказал:

— Разве я кому мешаю? Веселитесь на здоровье.

Ему сказали:

— Ну и хватит корчить из себя обиженного. Не отравляй настроения другим. Если уж сплоховал, то умей держать свою досаду при себе.

— Пожалуйста, я могу уйти.

Сказав это, черноглазый парень поднялся со стула, но, встретив суровый взгляд голубых глаз светловолосой девушки, снова уселся. С минуту все огорченно помолчали. Потом один из парней сказал примирительно:

— Надо признать, конечно, что не все от него зависело. Редколесье на их участках — это само собой. Но, кроме того, его два раза подвела пила. А это тоже немаловажная причина.

Некоторые как будто были готовы согласиться с таким объяснением. Но тут заговорил еще один парень. До этого он молча подпирал широким плечом стену возле окна, ласково поглядывая на темноволосую, переполненную радостью и смехом девушку. Он был очень высокий, и коротко срезанные, желтые, как солома, волосы на его крупной голове стоймя торчали вверх, прибавляя ему роста. Он сказал:

— Никакая это не причина! Таких причин у каждого десятки наберутся. Просто пришло время уступить первенство — вот и все.

Черноглазый парень покосился на него с пренебрежением и сказал, не вынимая папиросы изо рта:

— Уступить? Кому? Уж не тебе ли?

Тот ответил спокойно:

— Да хотя бы и мне.

Черноглазый парень рассмеялся, обводя всех взглядом с таким видом, словно приглашал их тоже посмеяться вместе с ним. Но только два-три человека ответили ему слабыми улыбками. Тогда он сказал:

— Мало вырос. Подрасти еще малость.

Тот выпрямился, расправив плечи, и ответил:

— Думаю, что уже дорос.

— Думаешь? Это еще доказать надо.

— Уже доказано.

— Случайность не доказательство.

— Случайностью тут и не пахнет.

— Это мы еще проверим.

— Не храбрись. Еще откажешься от проверки.

— Это почему же?

— А потому. Не к твоей выгоде она обернется.

Черноглазый даже привстал со стула — так уязвили его почему-то слова высокого парня. И, весь красный от обиды, он прокричал:

— Да хоть сейчас пойдем, если так! Идем сейчас! Ну?!

Высокий парень усмехнулся:

— Зачем же сейчас? Неудобно сейчас вроде…

— А-а, неудобно? Струсил, иначе говоря?

На этот раз вскипел высокий парень. Сжав кулаки, он подступил к черноглазому, как бы собираясь его ударить, но не ударил и только постоял перед ним немного, а потом сказал отрывисто:

— Пошли!

Тот спросил удивленно:

— Куда?

— Туда. На делянки.

— Сейчас?

— Да, сейчас! Ты же сам этого хотел. Или уже идешь на попятный?

— Нет, почему же? Я готов. Пожалуйста.

И они оба направились к выходу. Кто-то сказал негромко:

— Совсем с ума спятили.

А кто-то крикнул им вслед:

— Эй, постойте! Петухи! А остальные для вас не существуют? Может быть, вы и нам соизволите что-нибудь объяснить?

Высокий спросил того, кто это крикнул:

— А ты не понял?

Тот отозвался с унынием в голосе:

— Я-то понял, да что проку-то?

— А то, что дашь нам ток для двух пил. Не возражаешь?

— А надолго?

Высокий вопросительно обернулся к черноглазому. Тот сказал:

— Часа на два.

— Это можно.

И понятливый парень тоже двинулся к выходу, расстегивая почему-то на ходу пиджак и развязывая галстук. Но у двери он обернулся и спросил:

— А остальные как?

Высокий парень тоже остановился в дверях и сказал, подумав:

— А остальным подождать придется. Втягивать всех в этот глупый спор мы не имеем права.

Но тут заволновались и заговорили все остальные, явно втягиваясь в тот самый спор. И кто-то из них выкрикнул громко:

— Разве не бригадами мы соревновались?

Эти слова родили одобрительный гул голосов, и скоро все остальные тоже потянулись к выходу. Я, конечно, так и не понял ничего из всей этой кутерьмы и, когда все вышли, опять взглянул на парторга. Он улыбался, провожая глазами последних уходящих, словно был доволен тем, что произошло, словно это было то самое логическое завершение, о котором он упоминал. Потом он подвинул мне стул и сказал:

— Вы посидите тут немного. Скоро директор подойдет. С ним кое-кто из старших. Скучно вам не будет. А мы мигом обернемся.

И он вышел, оставив меня наедине с вином и закусками. Но я не хотел оставаться один возле стола, за который меня еще никто не приглашал. Подумав немного, я тоже направился к выходу. Не стоило отрываться от парторга. Как-никак, худо мне, кажется, еще не было оттого, что я иногда держался у них поближе к парторгам. И если уж я хотел получить какое-то объяснение тому, что передо мной происходило, то кто объяснил бы мне это лучше парторга?