Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

И мы покатили дальше, оставив позади себя нетронутыми всех этих жареных куриц, гусей, уток и вкусные бульоны. Мне это нельзя было простить, конечно. Для чего я ездил по России? Я ездил по России для того, чтобы узнать жизнь русских людей и определить, пригодны ли они для дружбы с финнами. Разве не так определили мы с Иваном Петровичем выпавшую на мою долю важную роль? И можно допустить, что я выполнял ее по мере сил. Кто стал бы это оспаривать? Но как я могу узнать жизнь русских, если буду проезжать мимо русских жареных куриц и бульонов, не пытаясь определить попутно и их пригодность для той же цели?

Однако злое дело совершилось. Машина унесла меня дальше, не дав проникнуться делами этого интересного и очень полезного для организма хозяйства, если иметь в виду жареных кур и бульоны. Белокурый Мишенька оказался тем виновником, кто внес помеху в дело дружбы между финнами и русскими. Он увез меня от пункта, где мои способности послужить на пользу этому делу могли бы развернуться особенно плодотворно.

Он привез меня в край, где леса занимали больше места, чем поля и деревни. В одном лесу он даже остановился, чтобы обтереть машину, на которой куры оставили свои следы. Я вышел поразмяться немного. Среди деревьев этого леса я не увидел ни елки, ни сосны, ни березы, но узнал клен, дуб и липу, хотя они — редкие гости нашего севера. Остальных деревьев я не знал. Тем не менее это были высокие деревья, покрытые густой листвой. Одним словом, я попал в такую часть России, которую даже Арви Сайтури не мог бы назвать отторгнутой от финской земли по признакам родства деревьев.

Из этого леса мы довольно скоро доехали до конторы лесничества. Женщина подхватила свой портфель и, сказав мне: «Я сейчас», — ушла внутрь. Но у меня еще были к ней вопросы, и потому я тоже на всякий случай вошел вслед за ней. Внутри за столом сидел средних лет мужчина и держал возле уха трубку телефона. Кивнув нам, он сказал в трубку:

— Нет, нет. Захолмью не отпускать ни одного кубометра, пока не погасят долг. А быковским — да. Ну, они же — совсем другое дело. Это состоятельный клиент и добросовестный плательщик. Пятьдесят кубометров на первых порах, но чтобы соблюдали расчистку. А остальные отдельно будем оформлять, по другому участку.

Он повесил трубку и спросил женщину:

— Ну, как съездила?

Она ответила, положив на стол портфель:

— Неплохо. Все контракты оформила.

— Молодец!

Тут он обратил внимание на меня, но она в это время сказала:

— Разбираться уж завтра будем. А сейчас я — домой, да, кстати, вот гражданину дорогу в Корнево расскажу.

Он спросил меня:

— А вы откуда будете? Уж не писатель ли случайно?

— Нет…

— Жаль. Писателя бы нам сюда! У нас такие грандиозные дела затеваются!

Я развел руками, показывая этим, что жаль, конечно. Я так хотел бы заняться описанием их грандиозных дел, но что ж делать, если нет к тому таланта. Сказав ему: «До свиданья», — я вышел вслед за женщиной из конторы. Она провела меня некоторое время по улице поселка и затем свернула на боковую дорогу, уходящую в лес. Дорога была узенькая, почти тропинка. Женщина довела меня до развилки и остановилась. Пользуясь моментом, я задал ей наконец свой вопрос:

— Будьте добры, пожалуйста, не откажите в недоразумении. Вот вы сказали там, в машине, что я увижу ее в этом. В чем — в этом?

Она не сразу меня поняла, но потом вспомнила:

— А-а, вот вы о чем! Да, да, помню. Я хотела сказать, что вы увидите ее во всем этом, что вас тут окружает, иначе говоря, во всем этом интересном и бурном кипении нашей новой жизни. То есть, наблюдая эту жизнь, вы сами проникнетесь тем же, чем полон и ее внутренний мир. Понимаете? Она через это станет вам ближе и понятнее. А это все равно что увидеть ее самое. Понимаете?

Я понял, конечно. Вот уже второй человек втолковывал мне в голову это понятие. Сперва ленинградский профессор, теперь женщина из лесничества с умными глазами и мягким, певучим говором. Как не понять после этого? Даже менее догадливый человек сумел бы такое себе уяснить.

Она объяснила мне, как выйти по лесной тропинке к берегу реки у места переправы, и я отправился дальше в глубину их нескончаемой России, а русский лес тут же с готовностью сомкнул надо мной свою зеленую листву, полную птичьего перезвона. Конечно, я понял то, что сказала мне умная русская женщина, но веселее мне от этого не стало, ибо теперь я уже знал наверное, что моей женщины в этих краях нет и что я продолжаю удаляться от нее все дальше и дальше. Куда я удалялся и зачем? Этого я не знал.

21

Скоро лес кончился, и я вышел к низкому песчаному берегу, вдоль которого тянулись заросли красной лозы. У берега стояла старая баржа. Невдалеке, чуть выше по течению, виднелась запань. В ней расположился землесос, углублявший дно. Его толстые черные трубы пересекали поперек всю запань, выкачивая на берег смесь из воды, ила и песка. Напротив баржи на берегу стирала белье женщина. Я спросил ее насчет перевоза, и она крикнула:

— Серега! Серега!