— Уходи! Третий лишний, оставь меня наедине с кастрюлей.
— Вот как?!
— Если хочешь, почисть — вот — луковицу.
— Какую ты хочешь, чтобы я придал ей форму?
— Так, дай сюда!
— Нет, я сделаю!
— О! Наточи нож… и этот. Их два, оба тупые…
— А точилка?
— Нету. Один об другой, смотри… раз-два, раз-два…
— У тебя, так хорошо получается.
— Наточишь?
— Сашенька, я по образованию…
— Тогда иди мой сковородку!
— Ммм… так, дай ножи…
Сергей все это время усиленно расстраивал гитару. Добился своего, отнес инструмент в палатку. Вернулся:
— Давайте сковородку… Что еще?..
— Чашки, ложки — сгребай со стола, не видишь что ли?
— А моющее?
— На берегу… полно моющего.
— Как? Сковородка жирная: песком не отмоется.
— Я же как-то мыла…
— Кстати, я по образованию тоже…
— Сережа — назвался груздем…
— Я не назывался. Глеб, я назывался?
— Он мухомор, Сашенька.
— Он боровичок. — Она сделала шаг к Сергею, поцеловала в щеку:
— Все, иди.
Обрадовался, что останемся наедине, но не успел уйти Сергей, как появился Антон. Уставший, угрюмый сел в углу стола.
— Что с тобой? — спрашиваю.
— Без трех минут девять, а мы еще не ели.
— Как так, только две минуты назад было без пяти… и уже без трех?
— У меня часы идут точно! — Разозлился бородач.
Саша успокоила:
— Антоша, не злись так, сейчас поедим.
— Просто уже без трех… Ну ладно…
Я засмеялся, Сергей потащил посуду на пляж, по дороге хихикнул.
Говорю:
— Как сейчас помню… В прошлую пятницу… Проснулся в семь четырнадцать. Уже в восемь девятнадцать (по Московскому) смаковал в "Аппетитном" бифштекс, конечно с луком. Секундная стрелка отсчитала еще сорок пять делений, когда принесли счет, на тонкой желтой бумажке с двумя поперечными линиями. Чай, в восемь двадцать пять: на серебряном матовом подносе в форме сердечка. Без пяти десять, — по тротуару велосипедист, в красных шортах, и синем шлеме. Через минуту тридцать семь, скрылся на углу "Ленина" и "Гоголя". Десять семнадцать — Площадь Маяковского, фонтан, голуби, запах пирожков. Мимо — "Фиат", номер — четыре единицы и семерка — окна тонированные. Двенадцать тридцать пять — орбит с ментолом. Без двух час — выплюнул. Тринадцать десять — стою на красном, девушка в очках, заколка бабочка — раздает визитки: "Похудей навсегда. Телефон: четырнадцать семнадцать восемьдесят пять". Нет, кажется: четырнадцать восемнадцать семьдесят пять. Семнадцать тринадцать — звонит мобильник, высвечивается номер…
Продолжал бы еще, но в палатке застонал Игорь. Протяжно, жалобно. — Разбуди его, — попросила Саша. — В прошлый раз, тоже так…
…дернул за пятку: — Игорь, пора в школу.
Проснулся, опять всего колотит, посмотрел на меня, кажется, не узнал: — Что? Куда?
— Подъезжаем уже! Сдавай белье и выходи…
— А… Ты сказал: "пора в школу"?
— Приснилось тебе школа, видишь, как трясет. К доске, что ли вызывали?
Игорь приподнялся на локтях: — Я сейчас выйду…
— Спи, если, что я разбужу. Вид у тебя, так себе…
Через минуту вышел: — Доброе утро.
— С Новым годом, — говорю.
Белорус улыбнулся, пошел к озеру. Хотел уже идти за ним, но услышал голос Сергея. Вспомнил, он же сегодня посудомойка.
— Сколько уже не спит? — ни к кому не обращаясь, сочувственно спросила Саша.
— В Питере спал. У Сергея, как приехал… и все.
Захотелось курить.
— Без меня, ничего не ешьте, — говорю. — Пойду, помогу Сергею.
Распечатал новый блок, пошел на пляж.
Сергей встретил радостно:
— О! Помощник идет!
— Не-не, я сегодня ужин готовлю, во — Игоря проси.
— Да Игорь… — Сергей расстроено посмотрел на белоруса. — Проснуться никак не может.
Игорь нас не слышал, стоя на четвереньках, опустил голову в воду, и так больше минуты. Не шелохнется. Я закурил, подкурил Сергею, воткнул ему в зубы сигарету, руки жирные, в песке, сам взять не может.
— Что с ним?
Сергей пожал плечами.
— Он ночью плавал на тот берег, — говорю. — Я еле успел…
— Тонул?
— Еще немного и…
Цвет лица у Сергея стал белым как бумага. Я не ожидал такой реакции:
— Ты чего друг? — спрашиваю. — Все уже в порядке. Мы же вернулись…
— Поэтому вы были мокрые? Все правильно.
— Не расстраивайся так.
Сергей опустил глаза, скрипнул зубами. Разозлился. Потом встал и силой швырнул сковородку в воду. С шумом скользнула по поверхности; в небо взлетела стая белых брызг; черный чугунный бок махнул на прощанье; вода сомкнулась и больше ничего; Онега поскупилась даже на круги, желчно затянула обрывистой рябью.
— А я спал!
Сергей нервно улыбался.
— А чем бы ты помог?
— Ты же помог. Что ж ты делаешь, скотина! — крикнул белорусу.
Игорь вытянул голову из воды:
— Ты это мне?
— Зачем Игорь, что опять?..
— Голову мочу… Что?
— У тебя и так водянка мозга! Сушить пора! — крикнул зло, сплюнул, пошел в лагерь.
Игорь посмотрел на меня: — Истерика какая-то, чего он?
— Я рассказал ему…
— Что рассказал?
— Как ты тонул… Не надо было, да?
— Сказал и сказал.
— Ну извини.
— Ладно. Он сковородку выбросил?
— Да. Старая уже была, — говорю. — Поломалось в ней что-то, скрипела все время, на нервы действовала.
— Монолитная вроде была…
— А запах…
Игорь вышел из воды, собирает разбросанную по берегу посуду.
— Оставь, — говорю. — Я домою.
— Переоденусь.
— Давай.