Другой Синдбад

Теперь мы были столь близко от него, что я уже не мог видеть каждое перо целиком и вместо этого был зачарован сложностью его строения. Словно огромный узор расходился по обе стороны стержня, который был шире, чем река за Басрой в месте своего впадения в море. От этого огромного центрального стержня отходили другие, поменьше, похожие на заостренные колья, а от них — еще меньшие, на тех росли еще более тонкие прутики, из которых расходились более тонкие волоски, и так далее, и так далее, хотя ни одна из этих частей ни в малейшей степени не выглядела хрупкой, ибо в целом каждое перо по величине действительно было сравнимо с целым городом.

Итак, мы ли нырнули вниз, или, может, крыло поднялось, как я увидел, что даже наиболее плотные из его частей так далеко отстоят друг от друга, что мы с легкостью смогли бы проскочить между всеми этими волосками безо всякого вреда для себя, и мы так и сделали, петляя между частицами этого пера и других перьев, растущих под ним, пока не добрались до того, что, должно быть, было кожей этого существа, столь огромного, что я никогда не смогу представить его целиком.

Как ни странно, однако, пока мы летели все глубже и глубже внутрь оперения этой огромнейшей из огромных птиц, страх мой снова покинул меня, и я обнаружил, что меня опять занимают мысли о собственной значимости. Каждому из нас предписана своя задача на земле, и моя, на свой манер, не менее уникальна, чем задача Иззат. Или, говоря проще: может, та, на которую мы собирались опуститься, и была самой огромной из всех существующих божьих тварей, но я не сомневался, что, попытайся она сделаться носильщиком, стало бы ясно, что Иззат — не более чем большая птица.

И тогда я вновь обрел дар речи.

— Что со мной теперь будет? — спросил я женщину-птицу, когда мы сели.

— Теперь, — ответила она, — я познакомлю тебя со своей семьей.

С этими словами она при помощи крыльев погнала меня вперед, через место, похожее на огромные заросли бурого папоротника, где процеженный сквозь перья солнечный свет превращался в тусклые сумерки.

Я прошел между огромных стержней и увидел, что впереди неясно виднеется некое сооружение, двухэтажное, состоящее из веток и соломы, каким-то образом похожее разом на затейливую соломенную хижину и на птичье гнездо.

— Мама! Папа! — позвала женщина-птица, когда мы подошли ближе. — Я привела того молодого человека, о котором столько вам рассказывала.

Я услышал пару мелодичных приветствий, и еще два человека-птицы вышли на перепончатых ногах из темной глубины своего жилища. Оба были приземистые и более невозмутимые, чем женщина позади меня, но у них были такие же резкие черты клювастых лиц и сверкающее оперение, как и у их дочери.

— Да, дорогая, — прощебетала высоким голосом одна из птиц. Должно быть, это мать, предположил я. — И для человека он действительно кажется очень славным. — По ее тону я понял, что в их обществе люди считались чуть лучше — но только чуть — таких существ, как червяки и гусеницы.

— Так это вас зовут Синдбад? — раздался другой, более низкий голос, похожий на грозное карканье.

Я решил, что самым вежливым будет кивнуть, поскольку птичий папаша отрывисто продолжал:

— И как же именно вы собираетесь обеспечить будущее нашей дочери?

— О папа! — Тон птицеженщины говорил о том, что это был самый дурацкий вопрос на свете. — Он не сможет не обеспечить! Разве ты не знаешь, что он избранный?

— Ну же, дорогая, — успокаивающе сказала птица-мать. — Не следует повышать голос на отца. Женщине это решительно не подобает. Кроме того, все эти разговоры о судьбе всего лишь слухи…

Их дочурка фыркнула — звук, который, кажется, не подобает не только женщинам, но и птицам тоже:

— Слухи! Он явно избран как баловень судьбы. Да что там, с того момента, как я услышала о нем, он то и дело сталкивался с джинном, и Рух, и демонами, и монстрами!

— Да-да, возможно, дорогая, — отвечала ее мать все тем же увещевающим тоном. — Но действительно ли это судьба, или у него просто был неудачный день?

Честно говоря, этот вопрос я и сам задавал себе.

— Да и будет ли судьба возиться с таким? — заметил папаша, покачивая покрытой перьями головой. — Он выглядит довольно хилым даже для человека.

Юная женщина-птица, защищая, укрыла меня крылом.

— Вы можете приводить какие угодно доводы, но с фактами не поспоришь. Разве вы не заметили недавние перемены в климате? Иззат забрался далеко от своих привычных путей, чтобы убить его.

— Вот как? — склонила голову набок ее мать. — Да, теперь, когда ты сказала, я понимаю, что под перьями стало теплее. — Для разнообразия она мило чирикнула в мою сторону. — Иззат, знаете ли, обычно обитает в холодных и запретных местах, вдали от цивилизации.

Я улыбнулся старшей женщине-птице. Если я собираюсь проводить время среди этих существ, то хотел хотя бы делать это как можно более приятным образом. Супруг ее, однако, лишь нахмурился.

Минуту спустя, правда, даже он добавил крайне недовольным тоном:

— Впечатляюще. Наш дом пытается разрушить этот жалкий смертный?

— Иззат не стал бы делать это просто ради кого-то, — настаивала дочь.