— Мне характеристика нужна. Для восстановления в институте.
— Диктуй.
— Что?! — я растерялся.
— У тебя запрос на руках? Дата, номер, и ФИО запрашивающего.
Военный он и есть военный. Быстро, резко, и с огоньком. Продиктовал, чего.
— Теперь адрес, куда выслать диктуй. Лучше свой домашний. Не ты первый, в институтских канцеляриях все теряют. А так сам отдашь.
Продиктовал мамин адрес.
— Спасибо, товарищ майор!
— Не все так просто, Андреев. Во-первых, я уже подполковник.
— Нет мне прощения. Бутылка армянского коньяка- с меня, товарищ подполковник!
— А во вторых, ты не знаешь, Андреев, кто были те люди, что спиздили в Группе Регламента, с Урала на консервации — двигатель?
— Ящик коньяка, товарищ подполковник. Чтоб вы спокойно выпивали за здоровье этих смелых парней.
— Четыре, блять, мудака вы!
— Мы бы вчетвером не справились, Николай Андреевич. Да и что теперь?
Это была образцово — показательная диверсионная операция. Больше недели тщательной подготовки на глазах у часовых. Ночью, на охраняемую территорию, закатить тележку для перевозки ядерных боеприпасов. Выдернуть из Урала двигатель. Воткнуть неисправный. Загрузить исправный на тележку. И скрыться, восстановив проволочное ограждение, и заметая следы. Ясно же, что там все дедЫ участвовали.
— Ну, вобще-то ничего, скандал, слава бегу, замяли. Ваше счастье, что на нас никто не подумал. Научили вас, на свою голову. Даже страшно думать, что ты там натворишь.
— Товарищ подполковник! Я в финэк восстанавливаюсь! Тихая и пыльная работа. Нарукавники, очки…
— Гм. Коля, это что, Центрабанку жить лет пять осталось? Потом ты выйдешь на работу?
В общем, он меня беспощадно троллил. И я поклялся себе, что ящик коньяка я ему любым способом, но доставлю.
Вчера мне звонил Евгений Михайлович. Серый риэлтор. Оставил несколько сообщений с просьбой связаться. Ну, я связался. И он заявил, что у него ко мне нетелефонный разговор. Приезжай, Коля, завтра на Казанскую улицу. В десять сможешь?
А сегодня я проснулся и поплелся на кухню. Там играла музыка, лилась вода и что-то шкворчало. Это девушка Лена делала завтрак, и занималась уборкой. Нет, у нас с Серегой строго. День он убирает, день я. Мусор опять же. Но он как то умудряется припахивать девушек. А я как то стесняюсь.
За прошедшее время наше жилище приобрело все черты уютной берлоги продвинутых пацанов. На кухне, на подоконнике, стоит магнитола Панасоник. На стене висит плакат фильма Blade Runner, с молодым Гарисоном Фордом, сжимающим бластер. На холодильнике лежит распечатанный блок Мальборо. На столе зажигалка Зиппо. В углу пыхтит кофеварка. Симпатичная Ленка вполне вписывается.
Но она немедленно попросила помочь повесить сушится белье. Что мы и сделали в коридоре. Потом пришел Сурков без сознания. Чего вы топочете? Не видите люди спят? На это нам без звука подали по омлету и по чашке кофе.
— Лен, ты заканчивай. Сурков с утра у меня кофе требует и омлет. Я думал — совсем сбрендил. А это ты его плохому научила!
— Белье я постирала, мусор захвачу. Сережа, не провожай. Созвонимся.
— Лен, бросай Суркова, я лучше.
Она засмеялась, и ушла переодеваться. Хмурый Сурков пошел прощаться. Минут через двадцать хлопнула дверь и он вернулся уже вполне бодрый.
— Дух, как думаешь, может отбить Ленку у капитана?
— А смысл?
— То есть?! Красавица, секс, еда, стирка!
— Брак, скука, алименты, смерть.
— Как тебя бабы терпят?
— Кроме болтовни, Сурков, у мужчин бывают другие достоинства.
— Не засчитано. Омлет делали мне.
— Из жалости. Меня — чего жалеть? Только краснеть воспоминаньям.
— Жалкий, завистливый мудак!
— Грубо, Сурков.
— Я не проснулся.
Но тут я спохватился.
— Блин! Меня же Михалыч ждет! Все, я улетел.
Евгений Михайлович ждал меня возле небольшого кафе.
Глава 23
— Коля, пойми. Она пожилая женщина, привыкшая к определенному достатку.
— Я все понимаю, но таких денег, вот так, сразу, у меня нет.
— А все сразу и не требуется!
Мы сидим с Михалычем в кафе. Он мне предложил авантюру. Но это относительно нынешней действительности. Так-то сделка, в которой он мне предложил участвовать, для двадцать первого века банальна.
Его научный руководитель, и, как я понимаю, старший друг, восьмидесятипятилетний академик Гейнгольц, скончался больше двух лет назад. У него очень трудная судьба была, Коля. Перед войной его посадили. Но в сорок втором выпустили. Его идеи использовались во многих областях. В связи, например. Но это все под грифами, не обижайся. Ленинская премия, и прочие награды. Его жена тоже села, когда его забрали. Так что детей у них не случилось. Работала, после отсидки, в Лениздате. На пенсию вышла в шестидесятых. Когда Вениамин Михайлович скончался, выяснилось, что ей банально не хватает денег. Там идут какие то авторские отчисления за научные работы. Еще что то. И пенсия. Но содержать большую квартиру, дачу, гараж с авто — не хватает.