Друид

Словно пьяный я брел по полю битвы, спотыкался о тела убитых, падал в грязь, кое-как поднимался и, прихрамывая, шел Дальше. Повсюду я видел мертвенно-бледные лица людей, которых хорошо знал. Их изувеченные тела лежали в лужах крови. Германцы сняли с них одежду, раздев донага, и отобрали все, что имело хоть какую-нибудь ценность. Это были мои соплеменники, люди, от которых я видел только добро. Те, кого я любил, лежали прямо в грязи с неестественно вывернутыми руками и ногами. С выгнутыми, словно туго натянутый лук, спинами. Их странным образом объединила судьба. На всех лицах застыло выражение ужаса и страдания. Несмотря на боль в ноге и частые падения, я упорно поднимался вверх по склону. Не знаю, что заставляло меня плакать. Скорбь о погибших и воспоминания, которые связывали меня с этими людьми? Или же я не мог сдержать слез из-за того, что души всех этих людей уже были на пути в царство мертвых? Я ненавидел сам себя. Почему я, как последний глупец, так долго ждал Ванду, на что-то надеясь? Что заставило меня поверить на слово какой-то рабыне?! Скоро на землю вновь опустится ночь. Тогда я окончательно застряну здесь. Едва я достиг следующей возвышенности, как тут же полил дождь. Мне повезло, потому что потоки воды превратили путь, по которому я только что прошел, в огромную непроходимую яму, наполненную грязью. Казалось, что боги решили разверзнуть хляби небесные и утопить нас, людей, словно мерзких крыс. С холма открывался вид на две долины, которые казались мокро-серыми за густой пеленой дождя. Одна из них вела на запад, в земли, принадлежащие кельтским секванам, вторая — на север, к Ренусу. Там, где раньше было наше селение, сейчас я видел только огромное угольно-черное пятно на земле, от которого кое-где поднимались клубы дыма. Дождь начался слишком поздно. Нашу деревню разграбили и сожгли дотла. Земли, которые мы раньше возделывали, оказались в руках германцев. Над лесом тоже виднелся дым, но его источником, похоже, не были догоравшие дома. Скорее всего, дым исходил от огромного костра, у которого германцы ели соленую свинину, припасенную нами для долгого перехода к побережью. Вполне вероятно также, что они пили фалернское вино из бочек дядюшки Кельтилла и мочились прямо на наши священные статуи, вырезанные из дерева.

Окончательно выбившись из сил, я присел на обломок скалы и вытянул ноги, чтобы хоть немного расслабить напряженные до предела мышцы. Дождь все не прекращался. Не знаю, о чем думали наши боги, поливая меня и дорогу, по которой мне приходилось шагать, таким количеством воды. Но не все из них добры к простым смертным — некоторые только и думают о том, какую подлость придумать людям. В тот момент мне так и хотелось крикнуть, что головы богов, которые послали на землю такие дожди, набиты крысиным пометом! Мои клетчатые шерстяные штаны и туника без рукавов промокли насквозь. Одежда так плотно облегала тело, словно превратилась во вторую кожу. Но боги все никак не хотели успокаиваться. Они уже успели вылить на мою голову столько воды, сколько ее было в Северном море, а теперь решили порадовать меня ледяным бризом, от которого мои мускулы онемели. В те мгновения я напоминал себе никому не нужный, тяжелый слиток свинца, который торговцы привезли из Carthago Nova.

— Что скажешь, Люсия? Может быть, ты знаешь бога, к которому следовало бы сейчас обратиться с мольбой о помощи?

Едва услышав мой голос, Люсия тут же подбежала ко мне, лизнула в щеку, а затем начала обнюхивать шею и грудь, с которых дождь еще не успел смыть запах блевотины убитого мною германца. Мою душу переполняла ярость.