Друиды Русского Севера

Можно даже предположительно указать, когда и где произошло мистическое отождествление Зелени и Золота в рамках протоалхимических традиций. Согласно «Глоссам» Гезихия, фригийское слово в переводе на древнегреческий означает , золото («Г/Г»). Но ведь — очевидный фонетический коррелят древнегреческому , зеленый. Фригийский и греческий родственны. Но в греческом зеленый и золотой не созвучны; в греко-египетских, александрийских алхимических трактатах возможное изначальное родство этих понятий уже не очевидно, хотя тот же Гезихий, александриец, эрудированный лексикограф V в., мог иметь представление о мистериальных знаниях более ранней эпохи. Эти знания в принципе могли довольно длительное время сохраняться во фрако-фригийском, анатолийском регионе, где прослеживается (в частности, в Ликии, на юго-западе Малой Азии), по обоснованному замечанию Вяч. Вс. Иванова, «преемственность этапов перехода от верхнепалеолитической культуры, очень близкой к знаменитым западноеврпейским образцам пещерного искусства, к культуре мезолита, а затем и протонеолита»; символические рисунки на мелких камнях здесь обнаруживают сходство с письменами культуры Винча^{316}.

Гипотетически можно предположить, что в эту палеоевропейскую цивилизацию уходят корнями и протоалхимические представления о священной Зелени, которая впоследствии трансформировалась в Золото общеизвестных трактатов. О фрако-фригийской же алхимической традиции сейчас невозможно сказать ничего конкретного, кроме того, что Фракия (как и сопредельный Кипр) считалась александрийскими алхимиками одним из мест свершения Великого Делания. Лингвистический отголосок протоалхимической Зелени можно усмотреть и в латинском слове galbus (galbinus), зеленовато-желтый, сочетающем в себе ассоциации с обоими цветами.

Этот же субстрат, возможно, отразился и в одном из загадочных образов Псалтири, в 67 Псалме (Пс. 67: 14) — в образе прекрасной голубицы. В синодальном русском переводе это место выглядит так: «…Голубица, которой крылья покрыты серебром, а перья чистым золотом». В древнегреческом же тексте Септуагинты (созданной, как известно, в той же Александрии в III–II вв. до н. э.) после слов об «осеребренных крыльях» сказано: « », буквально «межкрылия ее в зелени золота». В следующем стихе (Пс. 67: 15), толкуемом по-разному, говорится, по-видимому, о «царях», несомых голубицей, то есть это, возможно, отзвук древнего образа космогонической птицы.

Из экскурса в алхимический символизм Зелени следует очень важный вывод. Коль скоро высочайшая цель алхимии — обретение Золота Философов, то получается, что в протоалхимии таковой целью было обретение Благословенной Зелени! И это Делание выступает символическим аналогом мистическому паломничеству к Зеленой Земле, о котором идет речь в этой главе. Тем более, что и среди чисто алхимических символов есть Terra Viridis, Зеленая Земля (например, у Михаэля Майера в книге «Symbola Aureae Mensae Duodecim Nationum»).

Образ Зеленой Земли, в дискурсе библейской Священной Истории, возникает и в алхимическом трактате Виллема Менненса (1525–1608) «Златое Руно» («Aurei Velleris sive Sacrae Philosophiae Vatum Selectae et Unicae Mysteriorumque Dei, Naturae et Artis Admirabilium Libri Tres», lib. III, cap. I): «Однако же Земля наша, пустынная, иссушенная и потому бесплодная, благодаря Страстям Господа нашего Иисуса Христа стала живой, зеленой (viridis) и плодородной, для произращения фруктов, взыскуемых во имя вечного спасения, поистине увлажненная росою Духа Святого…»^{317}

Этот сотериологический, христианский аспект в символизме Зеленой Земли вполне коррелирует с истолкованиями зеленого цвета в средневековом латинском богословии. В известном трактате XII века «Мистическая Лоза» («Vitis Mystica», Сар. 26) сопоставляются Viriditas и Virginitas, Зелень и Девственность: «О virgines Christi, quae a viriditate nomen habetis!» — «О девы Христовы, от зелени получившие свое именование!»^{318} О том же свидетельствует «тевтонская пророчица», аббатиса, поэтесса и великий мистик Хильдегарда Бингенская (1098–1179), когда пишет (в 116 письме), что дева «стоит в простоте и прекрасной целостности Рая, который никогда не предстанет иссохшим, но всегда пребудет исполненным зелени цветущей лозы»^{319}.

Однако этим не исчерпывается интересующий нас мотив в наследии Хильдегарды Бингенской. У нее есть книга духовных песнопений «Симфония гармонии небесных откровений» («Symphonia Harmoniae Caelestium Revelationum»), и там образ Зелени приобретает еще более высокий смысл. Одно из этих песнопений, литургический гимн, посвященный Деве Марии, называется «О зеленейшая Лоза!» («О viridissima Virga!»); на этой Лозе расцвел Цвет (Христос), «Который даровал аромат всем благовониям, бывшим сухими». Само посвящение этого гимна говорит о многом.

Есть у Хильдегарды еще одно песнопение, из цикла «О девах», что как будто задает уже знакомый контекст. Но оно настолько необычно, что имеет смысл привести (и перевести) его целиком.