Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти

Завтра сюда слетится воронье, и звери сбегутся пожрать мертвую плоть. Всего несколько часов назад здесь суетились живые люди со своими надеждами и мечтами. Друсс встал и пошел по главной улице мимо дома пекаря, который  лежал на пороге рядом со своей женой. Кузня была открыта, и огонь в ней еще не совсем погас. Внутри лежали три тела. Тетрин-кузнец успел уложить своим молотом двух врагов, а сам рухнул у наковальни с перерезанным горлом.

Друсс отвернулся.

И зачем же все это делается? Ради рабов и золота. Чужие жизни для работорговцев не значат ничего.

— Вы поплатитесь за это, — сказал Друсс, глядя на мертвого кузнеца. — И вы, и ваши сыновья — я всем вам отомщу.

Он подумал о Ровене — в горле у него пересохло, и сердце забилось чаще. Сдержав слезы, он оглядел деревню.

В лунном свете она казалась странно живой, нетронутой. Почему бандиты не подожгли ее? В рассказах о таких набегах захватчики всегда поджигали дома. Потом он вспомнил о дренайском эскадроне, дозором объезжавшем округу. Столб дыма мог привлечь солдат, окажись они поблизости.

Друсс понял, что нужно делать. Он протащил труп Тетрина по улице к залу собраний, пинком открыл дверь и уложил кузнеца посередине. Потом вернулся на улицу и начал стаскивать в зал всех мертвых. Он был уже усталым, когда начинал, и под конец вымотался совсем. Сорок четыре тела разместил он в длинном зале, позаботившись уложить мужей рядом с женами и детьми. Он не знал, зачем так делает, но это казалось ему правильным.

Последним он внес в дом тело Бресса и уложил его рядом с Патикой. Став на колени перед мачехой, он склонил голову.

— Спасибо тебе за твою многолетнюю заботу и за любовь, которую ты дарила отцу. Ты заслуживала лучшей доли, Патика.

Собрав всех мертвых, он начал носить дрова из зимнего хранилища, раскладывая их вдоль стен и между трупами. Напоследок он принес из амбара большой бочонок лампадного масла, полил дрова и плеснул на стены.

Когда на востоке забрезжил рассвет, он поджег свой погребальный костер и раздул пламя. Утренний ветерок, впорхнув в дверь, дохнул на огонь, и огонь с голодным ревом охватил первую стену.

Друсс вышел на улицу. Поначалу дыма было мало, но вот пламя разгорелось и в утреннее небо взвился черный столб. Легкий ветер превратил его в грозовую тучу.

— Здорово же ты потрудился, — сказал тихо подошедший Шадак.

Друсс кивнул.

— Хоронить их не было времени. Может быть, солдаты заметят Дым. 

— Возможно — но тебе надо отдохнуть. Нынче вечером силы тебе понадобятся. — Шадак пошел прочь, и Друсс залюбовался его плавной, уверенной походкой.

Она восхищала юношу, как восхищала и ласка, с которой Шадак принял Таилию. Словно отец или брат. Друсс знал, что девушка нуждается в утешении, но сам не способен был утешить ее. Он не обладал легкостью общения, как Пилан или Йорат, и в обществе женщин и девушек всегда держался неловко.

Только не с Ровеной. Он помнил день, когда Ровена с отцом приехали в деревню, — это было прошлой весной. С ними вместе приехали несколько других семей, и Ровена, стоя у повозки, помогала разгружать мебель. Друссу девушка показалась хрупкой, как тростинка, и он подошел к ней.

«Давай помогу», — буркнул он, пятнадцатилетний, грубее, чем намеревался. И она обернулась к нему с открытой дружеской улыбкой. Друсс принял у ее отца стул и отнес в недостроенный дом. Когда всю мебель разгрузили и расставили, Друсс хотел уйти, но Ровена вынесла ему воды.

«Какой ты милый, что помог нам. Ты очень сильный».

Он пробормотал в ответ что-то неразборчивое. Она назвала ему свое имя, а он так и ушел, не назвавшись. В тот же вечер, увидев его у южного ручья, она подошла к нему и села рядом — так близко, что он оторопел.

«Красиво тут, правда?» — сказала она.

Да, вид был красивый. Горы высились, как седоголовые великаны, солнце золотым диском горело на небе цвета расплавленной меди, на холмах цвели цветы. Но Друсс не видел этой красоты, пока девушка ее не заметила. Его объял покой, словно его беспокойный дух укутали теплым одеялом.

«Меня зовут Друсс». — «Я знаю. Я спросила у твоей матери, где тебя найти». — «Зачем?» — «Ты первый, с кем я здесь подружилась». — «Как так подружилась? Ты ведь меня не знаешь». — «Почему же, знаю. Ты Друсс, сын Бресса». — «Этого недостаточно. Меня… не любят здесь». Он сам не знал, почему так легко в этом признается. «Не любят? Почему?» Она задала свой вопрос совершенно невинно, и он повернулся к ней. Ее лицо было так близко, что он вспыхнул и отодвинулся. «Наверное, потому, что я грубый. И говорю мало. А иногда на меня находит злость. Не понимаю я их шуток и прибауток. Люблю быть один». — «Хочешь, я уйду?» — «Нет! Я сам не знаю, что говорю». И он побагровел еще пуще.