Дружба, скрепленная кровью(Сборник воспоминаний китайских товарищей — участников Великой Октябрьской социалистической революции и Гражданской войны в СССР.)

В Китае я стал коммунистом и работал в шанхайской подпольной организации. После освобождения Шанхая от гоминьдановцев меня направили на работу в управление общественной безопасности, откуда я недавно ушел на пенсию по старости.

В 1950 году в Шанхай приезжала группа советских товарищей, и меня прикрепили к ней переводчиком. Один из них, Саша Аксенов, однажды спросил меня:

— Товарищ Яо, где вы научились говорить по-русски?

— В Советском Союзе, — ответил я.

— Вы были в Советском Союзе?! А чем вы там занимались?

Я коротко рассказал историю своей жизни. Саша Аксенов был очень взволнован, он схватил меня за руки, крепко сжал их и возбужденно проговорил:

— О, так вы старый боец Красной Армии! Я тоже служил в Советской Армии и горячо приветствую вас, дорогой товарищ!

Он поинтересовался, сколько мне лет, и, получив ответ, сказал, что я гожусь ему в отцы. И он стал звать меня отцом. Всякий раз, когда он называл меня так, я испытывал глубокое волнение.

Во время гражданской войны в СССР я внес, конечно, очень небольшой вклад в дело победы революции. Но главное здесь заключается в том, что еще несколько десятков лет назад китайский и советский народы совместно проливали кровь за освобождение пролетариата всего мира.

Литературная запись Вэн Хэн-шэна.

Сюй Mo-линь На фронтах гражданской войны

Перевод Б. Мудрова

Покидаю родину

Я рано остался без отца и матери и рос на попечении бабушки и близких друзей покойных родителей. Потом, когда нужно было уже самому заботиться о себе, подался я из родной провинции Шаньдун на Северо-Восток. Был и подмастерьем, и грузчиком, пока, наконец, не попал в Харбин, где устроился в лавку к русскому купцу. В феврале 1917 года на улицах Харбина появились объявления о найме китайцев на работу в Россию. В том месяце я заработал всего несколько юаней[14]. А что на них сделаешь? Проешь — раздетым останешься, одежонку купишь — питаться не на что. В общем, выход один — завербоваться. Так я, как и многие другие бедняки-соотечественники, расстался с любимой родиной.

Трудовая жизнь

Поезд доставил нас к русско-польской границе. Мы попали в 4-й тыловой саперный батальон и пробыли в нем до октября 1917 года — рыли окопы и выполняли всякие подсобные работы. Затем объявили перемирие (я в то время еще не понимал почему), и мы направились в Киев за расчетом. Вот тогда только я понял, что нас обманули: за все проработанные месяцы мы получили лишь по нескольку рублей. Начали протестовать, но ничего не добились. Тогда каждый стал строить свои планы: кто решил копить деньги для возвращения в Китай, кто надеялся найти работу в России, а мы с приятелем подались к русско-румынской границе, и нам удалось устроиться на железную дорогу.

Время было смутное: в России свершилась Октябрьская революция, власть на местах была где старая, а где новая. Проработали мы на железной дороге больше двух месяцев, а жалованья не получили. Решили пойти за зарплатой в Кишинев, в управление дороги. В январе 1918 года добрались до Кишинева и явились к начальнику управления, еще царскому чиновнику. А этот мерзавец наотрез отказался выплатить нам деньги. Не стерпели мы и говорим переводчику: «Скажи ему, если не выдаст получку — тут же прикончим». Услышав это, начальник залебезил: «Что вы, братцы? Зачем сердиться? Сейчас что-нибудь придумаю», — и юркнул в канцелярию. Кто ж знал, что эта лиса в жандармерию позвонит. Мы чинно стоим, ждем, и вдруг появляются жандармы, хватают нас и — в тюрьму. Продержали трое суток без воды и пищи, а на четвертые загнали в теплушки и повезли из Кишинева.

…Двери теплушек распахнулись, и жандармы вытолкнули нас наружу. Улучив удобный момент, мы бросились бежать — откуда только силы взялись…

Вступаю в Красную Армию

Вырвавшись из лап жандармов, мы пришли в Тирасполь. От голода, страха и усталости еле на ногах держались. А держаться надо было хоть для того, чтобы милостыню просить.

Пришли мы (нас было несколько человек — все китайцы) к какому-то хуторку, примерно в километре от северо-западной окраины Тирасполя, и видим: развевается какой-то странный флаг — красный, а у флага стоит боец-китаец. А для людей, хлебнувших горя на чужбине, встретить своего земляка — такое счастье, что словами не выразишь. Подошли мы к бойцу, поздоровались, потолковали по душам. Выяснилось, что это большевистский отряд и в нем много китайцев. Спрашиваем: «А нам можно в ваш отряд?». Боец тут же вызвал командира, тоже китайца. Рассказали мы ему, как попали в хутор, заявили, что хотим в отряд. Командир тоже был рад встрече. Услышав, что мы трое суток не ели, он тут же приказал накормить нас. Так мы стали бойцами Тираспольского отряда Красной Армии.

Отрядом командовал товарищ Якир[15], помощником его был китаец Сунь Фу-юань. Я немного говорил по-русски, и меня назначили командиром отделения. Произошло все это 3 января 1918 года. Я никогда не забуду этого дня.