Друзья

И на это никакой реакции не последовало. Ямашта укоризненно взглянул на меня, словно говоря: «Вот, посмотри, что ты наделал! Вечно придумаешь что-нибудь…»

— Вы что, сердитесь на нас, что ли? — спросил я, надувшись. Дед сложил — одна на другую — четыре подушки, которые в постиранных, свежевыглаженных наволочках выглядели новенькими, только что купленными, и кинул на меня мрачный взгляд.

— Вам повезло, что я пообещал этой женщине вас не ругать.

— Вы что, сразу догадались?

— А ты как думал?

— Так вы поэтому сердитесь?

Дед облокотился на башенку из четырех подушек и сказал:

— Вы ее заставили соврать, жулье бесчестное!

— Какое еще жулье?! — тут же завопил Кавабэ.

— Заткнись, идиот! — зарычал дед.

Меня буквально подкинуло в воздух — я еще никогда не слышал, чтобы он издавал такие звуки.

— Мы хотели как лучше!

— Как лучше, как хуже… Не в этом дело.

— А в чем? В чем дело?

— А в том, что вы чужую жизнь в обезьянье шоу превратили.

Он уже не кричал, но эти слова — мрачные, тяжелые — придавили меня, как каменная плита. Это было гораздо, гораздо серьезней, чем если бы он сказал, что мы придурки и злобные уроды.

— Я честно думал, что это хорошая идея. Она так похожа на ту, другую…

Тишина. Долгая-долгая тишина. Я даже испугался. Осторожно глянул на деда и увидел, что он буквально сверлит меня глазами.

— Что это значит?

И тут я понял, что проболтался.

— Что это значит: «Похожа на ту, другую…» А?!

Кавабэ процедил сквозь зубы:

— Ну и придурок же ты, Кияма.

Ямашта, понимая, что все потеряно, втянул голову в плечи.

— Ну, мы с ней встречались… — сказал я.

— Вы ее нашли?

— Да.

И я рассказал ему все по порядку. О том, как мы обзванивали ее однофамильцев. О доме престарелых. О сестре и племяннике, в доме которых она раньше жила.

— И как она? В порядке?

Дед опустил голову так низко, что я не видел ничего, кроме его лысой макушки.

— Да.

— Она что-нибудь сказала?

Я не ответил. Дед поднял голову и пристально на меня посмотрел.

— Она все забыла.

— Вот как.

— Она потеряла память. Она думает, что ее муж погиб на войне.

Дед вдруг тихонько засмеялся.

— Так ведь… так оно и есть. Все равно что умер.

— Нет, не все равно.

Стрекот цикад засасывал нас, как огромная звуковая воронка.

Цир-цир-цир… цир-цир… Цир-цир-цир… цир-цир… Цир-цир-цир… цир-цир…

Это многоголосое, многослойное пение забивало уши. Я сам не узнавал своего голоса. Мне показалось, за меня говорит кто-то другой.

— Она думает, что он герой… что муж ее погиб как герой. Она рассказала мне, что он привязал к себе бомбу, пошел в самую гущу вражеского войска и взорвал себя. Она очень подробно мне все рассказала, так подробно, что даже не верится, что все это неправда.

— Это не называется неправдой, — вдруг влез в разговор Кавабэ.

— Да, это не неправда… — Дед лег на спину. Потом спросил задумчиво: — А далеко это место… куда вы ездили?

— Неблизко.

Он полежал еще немного на спине, потом перевернулся на бок и буркнул:

— А вообще, не лезьте, если вас не просят. — После этих слов он повернулся к нам спиной.

— Простите, можно зайти? — послышался из сада неуверенный голос.

Выглянув с веранды, мы увидели старушку из лавки семян. Она стояла у входной двери.

— Мальчишечки, дорогие, и вы здесь? — Она пошла по двору в сторону веранды.

Сегодня на ней было надето кимоно, а над головой она держала белый матерчатый зонтик от солнца. Круглый зонтик сиял под солнечными лучами, и казалось, что над головой у бабушки вынули кусочек неба и оттуда льется ослепительное сияние. Как будто вход в потусторонний мир.

Старушка сложила зонтик.

— Вы меня извините за вчерашнее, — она вежливо поклонилась.

— Я… после того как вы ушли… — она посмотрела на нас, — у меня не получилось так, как вы хотели…

Мы в один голос начали извиняться внезапно охрипшими голосами.

— Да что вы, что вы. Это вы меня простите, — и старушка снова поклонилась.

— Мне очень жаль, что мы вас поставили в такое неловкое положение. — Дед вышел на веранду и пригласил старушку зайти и сесть за стол. Было видно, что он нервничает.

Старушка положила на стол перед собой аккуратный сверток. Развязала концы нежно-розового платка — внутри оказалась бамбуковая корзинка, полная ярко-красных ягод.

— Шелковица? Откуда?

— Родственники из деревни прислали. Извините, что я так мало принесла, — и она смущенно улыбнулась.

Меня отправили на кухню мыть ягоды. Я набрал целую миску воды, растворил в ней щепотку соли и тщательно вымыл каждую ягодку. Это нас дед научил, что, когда моешь фрукты, надо добавлять соль. Когда на них падал солнечный блик, красные ягоды переливались в воде таинственным светом, как россыпь рубинов. Я слил воду, аккуратно переложил шелковицу обратно в корзинку и поспешил на веранду.

— Какая сладкая!

— Ой, кисленькая!

— Вкуснятина!

Наши возгласы прозвучали нестройным хором.

— Лучшее лакомство для медведя, — дед с удовольствием закинул в рот большую ягоду. Настроение у него явно улучшилось.

— Медведя?

— Медведи обожают шелковицу и другие лесные ягоды. Там, где самые вкусные ягоды, обязательно поблизости окажется медведь. И наоборот — там, где околачивается медведь, ягоды будут самыми вкусными. Как эти!