Друзья

Так несколько часов продолжается нежный танец моих пальцев по изгибам женских форм, владение которым требует как мастерства, так и осторожности.

В комнате салона Александра Ра, где тяжелые шторы скрывают тайны, а тени от света лампы танцуют на стенах, словно немые свидетели, я изображал целителя и показывал свое мастерство с изысканностью виртуоза.

Мои руки обладавшие нежностью, двигались с грацией, свидетельствующей о высоком профессионализме. Я научился проницательному взгляду, убедительной интонации и многозначительным паузам. Своим взглядом я охватывал женские формы, пальцами обводил контуры, словно создавая карту неизведанных земель.

Ловким прикосновением начинал свое исследование, мои пальцы прокладывали путь по изгибам и углублениям женского тела с точностью картографа, обозначающего незнакомые земли. Каждое прикосновение было откровением, симфонией ощущений, которая говорила громче, чем слова.

В языке пальпации каждая нюанс имел свой смысл: упругость мышц под кожей, ритм бьющегося сердца под грудью, тонкое движение тканей под моим прикосновением. С каждым ласканием передо мной раскрывались тайны женской формы, снимая покровы лжи, чтобы показать истину, скрытую внутри.

Но это не было простым осмотром, ни клиническим обследованием, свободным от эмоций. Нет, в моих руках пальпация стала формой общения, встречи душ, где исчезли границы и растворились барьеры. В этой интимной минуте не было места искусственности или обману, была только чистая правда человеческого существования.

И так, в приглушенной обстановке салона Александра Ра, среди кружевного и шелкового нижнего женского белья, я продолжал свое исследование, мои руки создавали ковер ощущений, говоривший о хрупкости и силе женского тела. Ибо в искусстве пальпации, как и во всем, лежит красота, превосходящая физическое; красота, которая говорит о сущности живого.

Я действительно был рад тому, что мне совсем не требовалась чья либо помощь, наоборот, - я чувствовал себя настоящим мастером. Мне запоминались все ощущения полученные мной при пальпации, - это было волнительно и возбуждало меня. Позже я узнавал от Игоря из Института Отта настоящий диагноз и через некоторое время мог с большой вероятностью сам ставить диагноз.

—

Вечером мы с девчатами гуляли по городу, позже я зашел к Кокоше и мы все вместе поехали к Пипе. Дефиле нижнего женского белья уже шло, но оно периодически повторялось, - это было некое шоу, где знакомые подвыпившие девицы с прекрасными фигурами прохаживались и пританцовывали в нижнем белье под музыку в полутьме.

В зале во время просмотра горел только маленький прожектор, украденный кем-то где-то. Он освещал только центр зала и благодаря ему все действо выглядело весьма эффектно и будило похоть. Потрахаться можно было в соседней комнате или в большой ванной комнате. Желающие были.

На небольшом столе стояли бутылки с шампанским и белым вином, рядом фужеры. Дубль, я и Пипа, одеты в плащи на голое тело - это придумал сам Александр. Его идея нам очень понравилась и мы с удовольствием ее воплощали в жизнь, вальсируя с обнаженными моделями. Сергей в этот раз не присутствовал.

У Кокоши плаща не было, Саша снял для него штору с окна и он, раздевшись донага, обмотался ей, подобно древнему греку. Николай не танцевал и до утра просидел в углу на полу в этой шторе. Утром, не попрощавшись, он исчез, - видимо подобные шоу не для него.

Днем Танюша и Светлана привели в квартиру огромного негра - саксофониста американского оркестра, что приехал в Ленинград с дружеским визитом. Музыкант был огромный, в двери он входил боком, а высокая дверная перекладина почти касалась его кучерявой головы.

Девки были в полном экстазе от негра, и он был явно от них без ума, - постоянно смеялся и нахваливал их. Одет он был в ослепительно белый двубортный костюм с золотыми пуговицами и светлые штиблеты. Голос его звучал громко и раскатисто. Похоже его никто не понимал, но это было совершенно не важно.

Глядя в горящие похотью глаза знакомых мне девиц, я совершенно отчетливо представлял себе что произойдет с этим черным бедолагой через несколько часов - хорошего мало, поэтому попрощавшись, я уехал к себе домой на Петроградку, где меня ждал Альберт Александрович на своем катере.

Катерная стоянка располагалась на речке Карповка, карпов тут никто отродясь не видел - так звучало название “лесная река” по фински. Здесь можно было полностью отвлечься от всех хлопот. Это был другой мир, - мир воды, ветра и дружеских неспешных задушевных бесед.

Я здесь частенько скрывался от житейских проблем и набирался сил к новым жизненным этапам. Сосед по коммунальной квартире Альберт Александрович был всегда мне рад. Он преподавал в каком-то техническом вузе, был добрым интеллигентным образованным человеком.

На его катере мы уходили в залив, прикупил с собой водки и закуски, - это делал я, зная небольшой оклад доцента преподавателя. В заливе встречались с такими же как мы знакомыми водномоторниками, швартовались бортами, - выпивали и купались. В теплые белые ночи наши морские прогулки затягивались до утра.