Друзья бога

Морской исполин тем временем, совершенно не обращая внимания на приближающийся фрегат, резвился на океанском просторе и время от времени оглашал пространство страстным призывом. Когда до кита оставалось не более четверти мили, Мокей поднял руку, сигналя о готовности.

Боцман, видимо, хорошо представляя то, что сейчас будет, приказал убрать все паруса. Фрегат застыл, как собака, учуявшая зверя.

Глухо бахнул залп фальконета. Шипя, стала разматываться веревка, увлекаемая гарпуном. Выстрел был точен. Раненый колосс, не понимая, что происходит, ринулся в пучину, но, чувствуя, что что-то удерживает его, взвился на полтуловища над водой. Корпус фрегата дернулся, увлекаемый морским гигантом. Кит попытался погрузиться и снова выскочил из пучины. Вот тут его достал залп из пушки основного калибра. Служки выполнили задание канонира блестяще. Оглушенный кит, дернувшись в агонии, застыл бездыханно на поверхности океана.

Команда, с восторгом и страхом наблюдавшая за этой битвой титанов, заорала «Ура!». Боцман, потрясенный искусством канонира, расцеловал его и немедленно взял командование в свои руки. «Диссект» неспешно на стакселях двинулся к туше, одновременно за борт была спущена шлюпка с десятком матросов, вооруженных палашами. Когда кит был уже у самого борта, с фрегата бросили толстые канаты, которыми моментально спеленали добычу. Гигантский хвост, на тот случай, если зверь не убит, а только оглушен, отрубили немедленно. Когда началась разделка туши под управлением того же боцмана, вода вокруг корабля загустела от крови под бешеный восторг налетевших акул. Боцман и вправду оказался дока в разделке китов. Спустившись на второй шлюпке, он стал руководить с основательным знанием дела. Китовый жир сначала отсекли от мяса у головы и, отслоив пару метров, накрепко привязали этот пласт к веревке. Веревку прикрепили к брашпилю [74]и начали выбирать.

Хан-Вайер тщательно следил, чтобы матросы палашами правильно подрезали жир, не давая порваться громадной полосе китового сала. Так, поворачивая полуразделанную тушу, содрали весь жир, который потом сложили на палубе. Дальше, отпихивая веслами обнаглевших акул, вырезали самые лучшие куски мяса и амбру. Даже китовый ус не остался брошенным. Команда поднялась на борт, обрубила концы, удерживающие останки кита. В океане началось безумное пиршество морских хищников. Вода вокруг бывшего властелина морей бурлила недолго.

— Поздравляю вас, боцман, это было великолепное зрелище, и достойная добыча — награда и вам, и команде. — Лейтенант Джесси Сайлер хотел пожать руку боцману, но потом передумал, не желая испачкаться кровью. — А теперь, пожалуйста, проследите, чтобы организовали переработку жира на ворвань. [75]Она нам, как; я думаю, скоро пригодится.

— Да куда нам столько? — удивился боцман. — В ближайшем порту мы сможем хорошо продать и жир, и амбру.

— И расставьте бочки с ворванью вдоль бортов, — Сайлер не стал объяснять боцману, зачем.

Жир топили два дня. Барбаросса, которого только ленивый не угостил китовым мясом, значительно прибавил в весе и все свободное время играл с кусочком китовой шкуры в тени на планшире. Когда вся добыча была переработана, бочки заколочены, а палуба выдраена под зорким и строгим наблюдением боцмана, над «Диссектом» развеялся смрад. Топо совершенно не понимал, зачем нужна была эта возня с китом и ворванью, однако честно участвовал в общих работах.

Холод южных широт с каждым днем становился все ощутимее. Исчезли летучие рыбы, все чаще небо затягивали тучи. Крепчал ветер. Портилась погода, и портилось настроение экипажа. По вечерам в матросском отсеке рассказывали леденящие кровь истории о мысе Горн те, кто хоть раз проходил его. А прошедших его с востока на запад в команде не было вообще. «Диссект» крался вдоль американского побережья, готовясь к своей главной битве — битве за «ревущие сороковые». [76]В какой-то момент фрегат взял восточнее и по большой дуге стал приближаться к проливу Ле-Мер. Огненная Земля осталась далеко справа, и словно по команде откуда-то свыше фрегату в нос ударил встречный ветер.

Вахта Топо в эту ночь была непростой. Сплошной стеной шел дождь. Большие волны, вздымающиеся по носу фрегата в сотне ярдов впереди от форштевня, разлетались белыми светящимися гривами. Словно из адского котла вылетали изумрудные струи воды. Был сезон свечения океана. Бурун, который перед собой вздымал нос корабля, был словно изукрашен бриллиантами, а за кормой стелился уходящий на сто футов в глубину волнистый свет. Лавируя, фрегат медленно шел на запад, и каждая миля приносила ухудшение погоды и все выше поднимающиеся волны.