Друзья до смерти

— Не проблема, — ответил Хеннинг. — Я подожду.

Во дворе дома напротив Паули кипела бурная деятельность. Как и все люди, занятые сельским хозяйством, Эрвин Шварц жил не по календарю, а по погоде, и стоявшая уже несколько дней жара отлично подходила для заготовки сена. Шварц был одним из последних трудившихся на земле хозяев Келькхайма, хотя количество обрабатываемых им акров и подсократилось. За нераспаханную землю он получал от государства больше денег, чем мог заработать, сажая рапс или пшеницу. Боденштайн постучал в распахнутую дверь.

— Проходите! — крикнули изнутри.

Боденштайн вошел в большую крестьянскую кухню. Внутри дома было сумрачно и прохладно в сравнении с жарой снаружи. Громко тикали стоявшие в углу напольные часы, воздух был свежим.

Когда глаза привыкли к полумраку, Боденштайн увидел того крупного мужчину в синем полукомбинезоне и заляпанной футболке, который ранее проехал мимо него на тракторе. Он сидел в углу за столом. Перед ним на клетчатой клеенке стояла бутыль с водой и банка с маринованными огурцами. Боденштайн знал Эрвина Шварца только по фотографиям из келькхаймской газеты, на которых тот всегда был при галстуке и в костюме, как официальный представитель города.

— Моя фамилия Боденштайн, я из полиции Хофхайма.

Шварц взглянул на него водянистыми глазами.

— Это не вы стояли у дома Шмит? Че там случилось-то? — сказал он на жутком гессенском диалекте и отпил глоток воды.

Боденштайну хоть и с трудом, но все же удалось его понять.

— Сегодня мы обнаружили тело господина Паули, — ответил комиссар.

— Ого! — Шварц изумленно вытаращил глаза.

— Мы предполагаем, что Паули был убит поздно вечером во вторник перед дверью своей кухни. Я хотел бы узнать, может, вы что-то слышали или видели.

Эрвин Шварц задумчиво провел рукой по потным волосам вокруг загорелой лысины.

— Вечером во вторник… — пробормотал он. — Да меня дома-то не было. Я сидел у «Ленерта» примерно до без четверти двенадцать.

«Ленерт» — это был любимый местными мюнстерский кабачок напротив старой ратуши, который на самом деле назывался «У золотого льва». Оттуда было около пяти минут езды на машине до Рорвизенвег.

— Может, вам что-нибудь бросилось в глаза, когда вы проезжали мимо? — спросил Боденштайн. — Когда мы сегодня приехали, все двери в доме были нараспашку и внутри все перевернуто.

— Чему удивляться-то? — проворчал Шварц, и в его тоне сквозило презрение. — Знаете, какой там все время балаган? Молодежь постоянно приезжает на мопедах и машинах, орут, хохочут, будто они одни во всем свете. Да еще эти псы Паули, бегают везде и гадят где ни попадя. И этот тип — учитель, который должен воспитывать наших детей… В голове не укладывается!

— Какие у вас были отношения с вашим соседом? — осведомился Боденштайн.

— Друзьями мы не были. — Шварц почесал волосатую грудь. — Паули был из этих нынешних неприятных типов, которые всем недовольны и во все суют свой нос. Да только ничего не могут сделать, когда политики придерживаются другого мнения.

— Вы о чем?

— Даже не верится, что ему полтинник. Его бывшая — Марайке — была племянницей Шмите-Шорш, и она-то и получила дом в наследство, а не он. А когда она после развода уехала, то Паули остался тут, хотя это и не его дом вовсе. Во вторник Марайке опять приезжала и орала на всю улицу. Мне рассказала Эльза Маттес, что живет напротив.

В дверях показался молодой парень.

— Пап, пресс снова работает, — сказал он, не заметив Боденштайна. — Мне сначала на нижнем лугу у леса убрать или на верхнем, у монастыря?

Эрвин Шварц тяжко вздохнул, встал, поправил лямки полукомбинезона и поморщился.

— Спина, — пояснил он Боденштайну, а потом повернулся к сыну: — Поезжай сначала к монастырю. А на лугу у леса скатай побольше маленьких рулонов сена.

Парень кивнул и исчез.

— Сенокос в разгаре, — сказал Шварц Боденштайну. — Надо успеть, пока погода стоит.

— Тогда не буду вас задерживать, — Боденштайн дружелюбно улыбнулся и положил на клеенку свою визитку. — Спасибо, что помогли. Если вдруг что-нибудь еще вспомните, то позвоните мне, пожалуйста.

Эльза Маттес жила в одном из тех старых домов, чьи дни уже сочтены. Табличка в палисаднике извещала о скором сносе. Боденштайн нажал на звонок, и дверь в ту же секунду распахнулась, как будто хозяйка его ждала. Фрау Маттес провела комиссара в тщательно прибранную кухню. Ей было за семьдесят, тяжкий остеопороз согнул ее пополам, но взгляд голубых глаз был острым и бдительным. Прежде всего Боденштайн удовлетворил ее любопытство, сообщив, что Ганс Ульрих Паули мертв.

— Это должно было случиться, рано или поздно, — заявила Эльза Маттес блеющим, дрожащим голоском. — Этот Паули со всеми спорил.

Она смогла слово в слово пересказать разговор Паули с бывшей женой, назвать точное время — почти в половине девятого — и узнала мужчину, который навестил Паули через полчаса после этого.